Танец тюльпанов

— Я всегда любила тебя всем сердцем, — пробормотала мать, захлебываясь рыданиями. — Хулия, пожалуйста… У нас не было другого варианта.

— Кто мои родители? — Будничный тон удивил ее саму. Как удивила и ярость, с которой она стиснула руки родителей.

Переглянувшись, родители покачали головой.

— Мы никогда этого не знали. Таков был уговор.

— И еще деньги, — вставила Хулия.

— Это была просто помощь монастырю. Ведь мы были так благодарны этим добрым женщинам за то, что они подарили нам счастье.

Хулия вспомнила то самое письмо, написанное почерком отца, которое раскрыло эту тайну. Спасибо за то, что принесли счастье в наш дом. Горькая волна гнева подкатила к горлу.

— Эти ваши добрые женщины виновны в том, что уже четырех женщин убили.

Это было не совсем верно, но она чувствовала именно так. Хулия ненавидела сестру Тересу, настоятельницу и всех монахинь в этом дьявольском монастыре. Оставалось надеяться, что Сестеро уже получила ордер, и теперь они были на полпути к тюрьме.

Дети… Дети…

Теперь все стало ясно. Прикованная к постели старуха не бредила, она всего лишь вспоминала то, что, несомненно, было самым ярким эпизодом ее жизни с тех пор, как она произнесла свои обеты. Что чувствовала она, что чувствовали другие монахини после того, как они изменили жизнь стольких детей? Едва ли они терзаются угрызениями совести. Нет, конечно нет. Они наверняка гордятся своим поступком.

Зазвонил телефон. В доме, где воцарилась печаль, веселая мелодия прозвучала неуместно.

Звонила Сестеро.

Прежде чем ответить, Хулия откашлялась.

— Алло.

— Ты в порядке? Мы все волновались. Ты исчезла так внезапно…

— Все хорошо, — соврала Хулия.

— Тогда поторопись. Жду тебя в монастыре.

— Вы получили ордер?

— Он нам не понадобится.

— Как это?

Сестеро не хотела вдаваться в подробности. Перед тем, как повесить трубку, она коротко произнесла:

— Бросай все и приезжай сюда. Кажется, произошло еще одно убийство.

Май 1997

Я никогда не забуду этот запах. Он ударил мне в нос, едва я открыл дверь. Молчаливый, тошнотворный, он вцепился в мои ноздри со свирепостью тигра, нападающего на свою добычу. Это был запах болезни, запах жизни, приближающейся к концу.

— Как он?

Моя мать покачала головой, не решаясь встретиться со мной взглядом. Она стояла, прислонившись к стене, а ее спутанные волосы и темные круги под глазами наводили на мысль о долгих бессонных ночах.

— Он умирает.

Больше она ничего не сказала. Этого и не требовалось. Прошло две недели с тех пор, как на Вирхен де Бегонья пришло сообщение. С тех пор я жадно считал каждый килограмм рыбы, пойманной нашими сетями. Я хотел вернуться в порт как можно скорее. Сначала я надеялся, что помогу ему справиться с болезнью, затем я изнемогал от нетерпения, зная, что каждый час промедления приближает его смерть, и он может уйти, а я не успею с ним проститься.

— Он проснулся?

— Он ждет тебя, — сказала мама. — Он уже одной ногой в гробу. Надеюсь, мне никогда не понадобится твоя помощь.

Было бессмысленно отвечать ей. В тот момент я не ожидал от нее слов любви, хотя не стану отрицать, что ее замечания меня задели. Намного сильнее, чем я когда-либо осознаю.

Коридор показался мне длиннее, чем раньше. Дверь в его спальню была в самом конце. Она была приоткрыта, и оттуда пробивался тусклый свет. Я ужасно хотел войти туда, но в то же время мечтал бежать без оглядки, опасаясь того, что я там обнаружу.

— Привет, — сказал я, заглянув внутрь.

— Заходи. Ты как раз вовремя. — Его голос был едва ли громче шепота. Я не узнал его.

Мне было незнакомо это лицо, которое покинуло здоровье. Оно больше напоминало обтянутый кожей череп. Даже его глаза стали другими — запавшими и безжизненными.

— Мы никак не могли заполнить трюм, — извинился я. — Хек и морской черт никак не хотели плыть в сети.

Кажется, это был намек на улыбку на его губах?

— Не извиняйся. Мне ли не знать, какова жизнь рыбака, — сказал он, закрыв на мгновение глаза. Он выглядел измученным. Мне показалось, что его лицо исказила гримаса боли.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил я. Я не хотел, чтобы он страдал.

Отец едва заметно покачал головой. Он был очень слаб.

Долгое время мы провели в молчании. Он задремал, а я смотрел на него, и мое сердце болело от грусти.

— Дай мне эту книгу, — попросил он, когда снова открыл глаза.

— Вот эту, зеленую? — спросил я, положив руку на издание по рыбному хозяйству.

— Нет, ту, что рядом. С бордовым корешком.

— Имя розы, — прочитал я. — Это роман? Хочешь, я тебе почитаю?

— Нет. — Его дыхание становилось затрудненным. Разговоры истощали его. — Дай мне.

Помню, как он пытался взять книгу костлявыми руками, которые я не узнавал. Что стало с его крепкими руками — руками моряка, пережившего тысячу штормов? Эта жестокая болезнь поглотила их так же, как поглотила все остальное.