Танец убийц

До половины первого ночи оставалось еще четыре часа — Михаил спрашивал себя, как ему пережить их и не потерять рассудка. Он мог бы пойти домой и лечь отдохнуть, но тишина отцовского дома, совершенно целомудренного в отношении готовящегося переворота, не успокоила бы его, а, наоборот, заставила бы нервничать еще больше. В этом Михаил был уверен. К тому же существовала опасность, в случае если он покинет центр города, быть отрезанным: верные заговорщикам части заполнят прилегающую к дворцу территорию и превратят в изолированный от остальной части города остров.

Михаил завидовал офицерам в «Сербской короне», которые сегодняшним вечером могли позволить себе напиться. Он бы с удовольствием последовал их примеру, но, раз уж решил оставаться на стороне заговорщиков, должен выстоять до конца, хотя бы ради самоуважения. Напиться в этой ситуации значило бы проявить трусость.

Несколько молодых людей в штатском, ни один из которых Михаилу знаком не был, вошли в ресторан и столпились вокруг стола полковника Мишича. Судя по поношенным, хотя и опрятным костюмам и белым, из грубой ткани рубашкам с открытым воротом, это были студенты или учителя — люди, близкие к радикальной партии. Полковник дружески приветствовал их и пригласил за свой стол.

Михаил спросил себя, не должно ли такое панибратское отношение полковника к личностям, обычно презираемым офицерским корпусом, вызвать подозрение вездесущей тайной полиции, агенты которой наверняка сидели где-нибудь в пределах слышимости. Полковник должен был учитывать вероятность того, что за ним следят, но, казалось, его это не заботило. Ко времени, когда рапорты ищеек попали бы во дворец, они вряд ли повлияли бы на события нынешней ночи, что бы в этих рапортах ни содержалось.

Старший лейтенант Янковски чувствовал себя самым несчастным человеком. Недавно он был вынужден продать последнюю тысячу акров родовой земли в галицийской деревне Бржеско, доставшихся ему по наследству. Язва снова сверлила желудок, так что боли становились всё острее. И — Янковски ненавидел Белград всеми фибрами своей души. Двадцать восемь лет назад он окончил военное училище, будучи вторым из лучших в своем выпуске, спустя четыре года его перевели в Генеральный штаб, и Янковски имел все основания рассчитывать на блестящую карьеру, в конце которой при определенных обстоятельствах мог светить и маршальский жезл. Незадолго до представления Янковски к званию полковника все пошло наперекосяк. Он начал играть, наделал больших долгов, вступил в связь с женой генерала и, наконец, вошел в немилость эрцгерцога Франца Фердинанда — во время маневров в 1896 году, когда одна из подчиненных Янковски рот красных захватила полевые орудия синих и его ребята отбили атаку синих, проводившуюся под командованием эрцгерцога. Сам кайзер лично поздравил Янковски за превосходное руководство, но пользы от этого было мало. Престарелый кайзер после маневров удалился на свой олимп в венский дворец, тогда как присутствие Франца Фердинанда в Генеральном штабе было весьма ощутимо. После нескольких не слишком важных командировок Янковски назначили военным атташе в Белград. Всего пару лет назад такой пост был бы вовсе не малозначительным; но дунайская монархия за это время утратила всяческий интерес к Сербии и теперь считала ее ненадежным и довольно дорого обходящимся союзником.

Посольство в Белграде получало секретные инструкции вести себя тихо до тех пор, пока внутриполитические изменения не приведут страну к установлению ясного стабильного курса. «Ни во что не вмешиваться», — гласили инструкции, которые получал Янковски, и он должен был им подчиняться. Кроме того, ему вообще претило заниматься политикой в том виде, как это делалось в Сербии. Прощаясь, генерал Бек, шеф Генерального штаба, высказал неуклюжие извинения, объясняя назначение Янковски в Белград тем, что он, как поляк, гораздо легче войдет в контакт со своими славянскими братьями. Само собой, это было чистым безобразием.

Поляк, особенно воспитанный в венском обществе, чистый горожанин, денди и декадент по натуре, он на самом деле был невообразимо далек от отсталых, нецивилизованных южных славян, наполовину свинопасов, наполовину разбойников. Словом, Янковски рассматривал свое пребывание в Белграде не как очередную командировку, а как ссылку за прошлые и будущие прегрешения. Приемы и другие общественные мероприятия он посещал только в том случае, если избежать этого было невозможно. Дни он проводил, читая книги или слушая свой граммофон. Книжные шкафы в его четырехкомнатной квартире на одной из прилегающих к Теразии улиц представлялись ему валом, защищающим от нашествия варваров, а музыка Моцарта, Бетховена и Штрауса, раздающаяся из никогда не молчавшего музыкального устройства, изолировала, кроме того, акустически от сумасшедшей толпы под его окнами.