Молодые люди были примерно одного возраста, и между ними царили товарищеские отношения. Неброская внешность и острый язычок спасали Милицу от притязаний Никодима, которыми он досаждал всем более или менее привлекательным представительницам слабого пола из окружения своей сестры.
—
— Вам действительно следует радоваться, что Вы ее любимый брат, — сказала Милица, с иронией подмигнув ему.
Он нахмурился и задумчиво произнес:
— Ну, в этом я совсем не уверен.
В этот момент мимо окна пролетела большая черная птица, видимо ворона, и ее тень скользнула по миловидному лицу капитана. Непонятно почему, но эта картина врезалась в память Милицы.
— Узнайте лучше, что она хочет. Она не любит ждать. Пройдите в салон.
Чтобы пройти в салон, он должен был пересечь Сербский зал, устланный коврами ручной работы, с развешенными на стенах портретами предыдущих Обреновичей. Упрямым взглядом быка смотрел с портрета в золотой тяжелой раме дед Драги, торговец зерном Луньевица. Его портрет располагался между изображениями двух других покойных князей из рода Обреновичей.
Как обычно в это время, около полудюжины женщин сидели на низких креслах, обитых тканью с вышивкой в крестьянском стиле, ожидая приема у королевы. Увидев капитана, они встали и приветствовали его, каждая на свой лад: одна, полная, одетая по парижской моде, сделала придворный реверанс, другие — низкие поклоны, а пожилая женщина, с целой коллекцией платков на голове, ухитрилась поцеловать ему руку.
Обыкновенно такие знаки внимания льстили ему, так как он хорошо помнил то время, когда, кроме лепешек из кукурузы и бобов, никакой другой еды в доме не было, а в школу он ходил босиком. Там его постоянно дразнили, — он был для всех маленький Луньевица, младший сын известного в городе пьяницы, и из него, Никодима, не могло выйти ничего другого, как только подобие отца. И позже, когда у него были уже и обувь и, по крайней мере раз в день, горячий обед, шутки над ним не прекращались, так как каждый знал, что внезапное благополучие семья Луньевицей обрела исключительно благодаря занятиям проституцией своей сестры.
В армии Никодим также страдал от этого клейма. Хотя он и был продвинут по службе вне очереди, потому что сестра его была не просто шлюха, а любовница самого короля, в казарме он никогда не чувствовал себя хорошо. Презрение, которое раньше читалось в глазах соучеников, теперь он обнаруживал у офицеров, товарищей по службе. Они смотрели на него как на проходимца. Никодим твердо решил уйти из армии, как вдруг Драга стала королевой. Укрывшись в тени королевской власти своей сестры, он надеялся впервые в жизни избавиться от открытых насмешек окружающих. Однако слишком скоро понял, что был чересчур оптимистичен: насмешки, оскорбления, презрение и здесь не оставляли его. Казалось, они с братом Николой опять в народной школе Шабаца, правда с одной разницей: теперь братья Луньевицы не были безоружными. Они могли защищаться, могли посадить под арест отказавшегося выполнить приказ офицера, способствовать понижению его в звании или даже увольнению из армии. Могли в офицерском клубе или другом заведении приказать музыкантам-цыганам играть национальный гимн, и все присутствующие при этом должны были стоять навытяжку, не исключая и генералов.
Никодим кивнул пышной даме в парижском платье и отодвинул старуху, что поцеловала ему руку, — от прикосновения холодных мокрых губ он ощутил брезгливость. Младший Луньевица был вне себя от того, что его заставили сюда прийти. Он абсолютно не был расположен играть роль принца, и вообще на первую половину дня наметил совершенно другие дела.
Драга стояла у окна. При скрипе двери — все двери в Старом Конаке скрипели, и с этим ничего нельзя было поделать — она повернулась и, увидев его, нахмурилась.
— О чем ты вообще думаешь? — спросила она пронзительным голосом. — Разве я не приказала тебе держаться подальше от любых неприятностей? По крайней мере, пока скупщина не утвердит этот проклятый закон?
Никодим хорошо знал: под «проклятым законом» имеется в виду утверждение его наследником престола. С тех пор как стало известно, что у королевской четы не может быть детей, королева, его сестра, все силы положила на осуществление этого проекта. И именно теперь, когда недостижимое стало почти реальностью, этот сумасшедший юнец решил все испортить. Он безмолвно смотрел на сестру широко раскрытыми глазами с выражением, которое, он отлично знал, неизбежно смягчает ее гнев.
— Какое преступление я опять совершил? — спросил он.
— Разве ты вчера вечером не обещал поехать прямо домой?
— Ах, вот что ты имеешь в виду! Я должен был догадаться. Это тебе урок, Драга: не заставляй меня обещать то, что, знаешь, я не смогу выполнить.
— Не будь таким нахальным.