Танец втроем

И тут вошел Оз. Я была настолько потрясена, что не сумела сделать вид, будто только что начала читать лекцию. А он настолько устал, что не стал возмущаться. Он забрал тетрадь и опустился на кровать. И мне стало его жалко. Я постояла немного и погладила его по плечу. Он, похоже, даже не заметил этого. Я сказала: «извини» — и вышла. Значит, он приготовился ждать. Нет, не смирился он ни с чем. Смирившиеся не пишут такие сумасшедшие вещи. Да и не ждал он, а жаждал. Он просто сходил с ума.

— Фиса, ты сведешь Оза с ума, — сказала я, заняв пять рублей у Машки и вернувшись домой.

Все посмотрели на меня удивленно. Мы обычно не обсуждали подобные темы в подобных выражениях.

— Он и так вроде бы сумасшедший, — попыталась вставить Марго, — при чем же тут Фиса?

— Ну почему ты не поехала с ним в Павловск?

Фиса внимательно посмотрела на Ветку, которой полагалось спать, а не подслушивать чужие разговоры и тем более не передавать их. Ветка уставилась в потолок.

— Я не поеду с ним никуда никогда, — сказала Фиса.

— А что в этом такого? Развеялась бы. Ты уже свое огромное связала.

— Что с тобой, Тоша? — спросила Фиса. — Что-то раньше ты на Оза совсем по-другому смотрела.

И я рассказала им о том, что произошло. Все приуныли. А потом стали решать, как же быть дальше. Выгнать его совсем? Вряд ли это возможно. Заставить Фису быть повежливее? Неизвестно, что лучше. Но Фиса сказала:

— Не мучайтесь, скоро все само собой разрешится.

— Что разрешится? — запричитала Марго.

А я молчала. Не понимаю до сих пор, откуда Фиса знала, но приближался конец марта, а значит, в любой день дверь могла открыться и на пороге показался бы ее черный король.

И вы знаете, она была так уверена в этом, словно все уже произошло. И мне это не понравилось. С какой стати? Все мучаются, все сомневаются, а она одна ведет себя так, словно из другого теста сделана. И мне захотелось присутствовать при крахе ее надежд. Нет, я по-прежнему ее безумно любила. Я бы жалела ее, выслушивала, сочувствовала. Но только пусть сначала ее несбыточные, глупые надежды рассыпятся в прах. А потом я буду ей родной матерью.

Весна разливалась все шире и пронизывала своим дыханием наши сердца. Наши души рвались к облакам, и только душа Оза, словно прикованная к земле, влачилась где-то в одиночестве и не участвовала в нашем полете. Контраст становился все ощутимее. Оз все чаще и чаще бывал раздраженным, резким, колким. Однажды Фиса взяла чайник и собралась на кухню, но Озу почему-то приспичило пойти туда самому. А точнее, ему приспичило наконец хоть как-то действовать, подчинить Фису.

— Дай мне чайник, потому что за водой пойду я.

— Я ведь уже пошла, — вспылила Фиса.

Тогда Оз схватил ее за руку и повторил:

— Пойду я.

— Что случилось? — подняла брови Фиса.

— Слушай, что тебе говорят, хотя бы иногда, — сказал Оз, сдавив ее руку чуть ли не до хруста.

А потом выхватил чайник и отправился на кухню за водой. Мы все в ужасе уставились на Фису, а она расхохоталась:

— Батюшки мои, Оз, кажется, решил показать, кто из нас мужчина.

Но со стороны это все выглядело не смешно, поэтому я предложила:

— Может быть, тебе пойти к Машке телевизор посмотреть?

Фиса вздернула брови:

— Зачем?

— Пока он не остынет.

— Чайник?

— Оз!

— Я никуда не пойду, — сказала Фиса. — Кто он мне, Оз? Никто. Пусть ходит за водой хоть каждый день. Мне абсолютно все равно.

Чем дальше, тем сильнее разнились состояния нашего духа. И пришел день, когда Ветка не выдержала.

— Слушайте меня внимательно! — сказала она. — Мне Оз надоел до чертиков. Меня тошнит от его брюзжащего вида.

— Вид не может быть брюзжащим, — поправила Марго.

— У кого не может, а у него — очень даже может. Вам не кажется, что он мешает нам летать?

— Что мешает? — не поняла Марго.

— Ну, вот ты хочешь полетать, а он тебя словно за пятку держит, и никак от него не оторваться. Он мне мешает. Мешает рисовать, мешает мечтать, да просто жить мешает.

— У наших однокурсников это называется «душный».

— Во-во, — сказала Ветка. — Предлагаю проветрить от него наши души.

— Легко сказать, — начала я.

— Мне уже легко, — сказала Ветка. — Мне легче сказать ему «прощай» и подождать, пока он разобьет всю нашу посуду…

— …но ведь у нас ее и нет…

— Тем более! Чем терпеть его присутствие до скончания века. Вы «за»?

— А говорить ты будешь? — осведомилась Марго.

— Я! — гордо сказала Ветка.

— А можно, когда ты говорить будешь, я куда-нибудь выйду? — поинтересовалась Марго.

— И я тоже… — сказала я.

— А я вообще уеду на несколько дней, — сказала Фиса.

— Как? — не поняла Ветка. — Вам за меня страшно, что ли, не будет?

— Будет, — сказали мы с Марго.

— А я у тети даже под одеяло залезу, — смеясь пообещала Фиса.

— Ну нет, так не пойдет, — расстроилась Ветка. — Я вам что, камикадзе?

— А я не хочу, чтобы он разбил наш кофейный сервиз. Он мне дорог как память, — сказала я.

— А я боюсь увидеть его перекошенное лицо…

— Да вы что, серьезно? — спросила вдруг Фиса. — Вы думаете, он действительно все это устроит? То есть — без дураков, по-настоящему?

Мы уставились на нее. Фиса всегда удивляла.

— А ты как думала?