Танец змей

Я передвигался самым неуклюжим и нелепейшим манером, зажатый промеж все еще теплых труб и ледяного влажного камня, по каналу, покрытому грязью смутного происхождения, скопившейся тут за бесчисленные годы. Я абсолютно ничего не видел и слышал только сердитое кряхтенье Макгрея, которому пришлось куда туже, чем мне. Он протискивался вперед, одежда его шумно терлась о желоб. Это звучало так, словно кто-то пытался протолкнуть винную пробку внутрь бутылки. Ему же на ум пришла куда менее изящная аллегория:

– Вот, видимо, на что похож запор изнутри…

Я все продирался вперед, радуясь, что на сей раз я хотя бы не в своей одежде, – но тут же вспомнил, что все мои любимые костюмы сгорели дотла в Эдинбурге, и меня захлестнуло волной отчаяния. На пару секунд я замер – сломанная рука заныла от сырости и холода. Я попробовал медленно подышать, чтобы успокоиться, но это лишь вызвало боль – вдохнуть полной грудью в этом крошечном пространстве не получалось никак. Я уперся лбом в теплую трубу, чтобы ощутить хотя бы толику физического комфорта в мире, ополчившемся против меня по всем фронтам.

– Тут решетка, – вдруг сказал Макгрей с тенью надежды в голосе. Он был гораздо дальше, чем я думал. – Кусачки у тебя?

Я застонал:

– Нет. Я сам еле…

– Ох, твою же мать! – не выдержал он, дергаясь, как живая сардина, запечатанная в жестянке. – Я даже рукой тут пошевелить не могу! – И со всей мочи ударил в железную решетку. Он прополз еще немного вперед, чтобы пинать ее ногами – коему занятию и предался с неистовой яростью. Трубы вздрагивали, и оглушительный лязг разносился по всему каналу.

– Макгрей! – возмущенно окликнул я, но тут решетка поддалась – я услышал, как она сдвинулась, а потом снова упала. Грохот был ужасный – слышно его было, вероятно, даже в самых дальних углах здания.

Не успело эхо утихнуть, как Макгрей выскочил наружу и громко, с облегчением выдохнул. Я пополз вперед – в желоб пролился слабый золотистый свет. Передо мной возникла четырехпалая ладонь Макгрея – он вытянул меня наверх, и я очутился на краю люка.

Внезапно я снова мог дышать, а глаза мои – видеть тусклое сияние уличных фонарей, проникавшее внутрь сквозь широкие окна библиотеки.

Я вытащил книгу из-за пазухи и позволил себе протяжно, утомленно выдохнуть.

Наконец-то мы были внутри.

40

– Теперь весь Оксфорд знает, что мы здесь! – простонал я, доставая из кармана спички и свечи.

– Ох, простите, пожалуйста! – воскликнул Макгрей, потирая ладони и локти – все в ссадинах. Плечи на его пальто и брючины на коленях протерлись до дыр. – Это я испортил твою чертовски гениальную идею, как проникнуть внутрь? – Он повертел головой. – Ты хоть знаешь, где мы, черт возьми, находимся?

Я как раз зажег первую свечу – воск вскоре закапал на старинные половицы. По обе стороны этого крыла были витражные окна, а изящные резные арки камня сливочного оттенка соединялись у нас над головами в готический сводчатый потолок. Ни книг, ни полок здесь не было. Продолговатое широкое помещение скорее напоминало богато убранную церковь. Я сразу же понял, где мы.

– Это просколиум, – сказал я.

– А книги-то где?

– На втором этаже. Лестница, видимо, там.

Я показал на северную часть крыла, где сквозь витражное окно с улицы попадало немного света от фонарей. Макгрей взял еще одну свечу и зажег ее от моей. Он помог мне подняться, подобрал книгу с пола, и мы направились в ту сторону – пламя свечей плясало, поскольку шли мы быстро.

Слева мы увидели тяжелую дубовую дверь.

– А эта куда ведет? – спросил Макгрей.

– Прямо на улицу, – сказал я, и Макгрей недовольно крякнул. Это был один из множества запертых входов, которыми мы не смогли воспользоваться.

Напротив этой двери высилась темная арка, которая вела к лестнице. Мы свернули туда, и в тот же самый миг, смешавшись со звуком моих шагов, раздался приглушенный лязг металла.

Мы с Макгреем замерли на месте. Звук повторялся с неравномерными промежутками – где-то у нас за спиной. Из-под пола. Мой пульс ускорился.

Мы молча ждали – дыхание Макгрея собиралось облачками над его свечой.

– Это они? – пробормотал я.

Мы прислушались – Макгрей с хмурым видом. Лязг постепенно утих, но наступившая тишина тревожила не меньше.

– Давай-ка поспешим, – процедил Девятипалый, и мы двинулись дальше.

Ступени были низкими, лестница широкой – ничего общего с удушливыми коридорами Йоркского собора, – и мы быстро поднялись на второй этаж.

Мы вышли с лестничного пролета, и я очень осторожно поднял свечу повыше, опасаясь, что совершу одно неловкое движение – и либо она выпадет у меня из рук, либо выбросит искру, и вокруг сразу же вспыхнет пожар. Масштабы библиотеки медленно проступили во тьме.