Танго на троих

– А я и не здорова, мам, ведь ты меня бросила.

– Ну что ты, маленькая, я всегда рядом с тобой, и мне очень больно видеть тебя такой. Тебе надо быть сильной, моя девочка.

– Для чего? Зачем мне теперь быть сильной? Ведь у меня ничего не осталось больше…

– Ты ошибаешься, милая, с тобой твоя память, твои знания, твоё доброе сердечко… Ты просто потерялась, доченька. Пожалуйста, не заставляй меня страдать.

– А почему же ты, мама, заставляешь меня страдать?

– Прости, родная… мне очень жаль. Но я знаю, что ты справишься, ведь ты моя гордость, моя радость и моё продолжение. Я так верю в тебя, моя Вишенка!

Ласковые мамочкины руки обнимают меня, а по моим щекам льются горячие слёзы, растапливая ледяной заслон, отгородивший меня от жизни и заморозивший душу.

* * *

– Дианочка, дорогая, что случилось? Может, вызвать врача? – бабка Эльвира, скорее недовольная, чем обеспокоенная, нависает надо мной в свете настольной лампы.

– Сколько времени? – настороженно спрашиваю.

О том, какой сегодня день, а тем более месяц, спросить не решаюсь, иначе те самые врачи не заставят себя долго ждать. А бабка, небось, вся на стрёме – готова уже вызвать. К сожалению, когда я мечтала о дворцах и палатах, то забыла уточнить, что палата в психушке – вовсе не то, к чему я настойчиво стремлюсь.

– Сейчас без пяти семь, – просветила меня бабка. – Ты плакала во сне, и я забеспокоилась. У тебя что-нибудь болит, деточка?

– Мне приснилась мама, – отвечаю честно, ведь это же не повод напялить на меня смирительную рубашку.

– Ох, моя дорогая, как я тебя понимаю! А только подумай, каково сейчас мне!.. О, господи… ведь я потеряла дочь, а теперь на мне столько забот!.. И столько горя… Даже не знаю, как я это вынесу, – бабка горестно всхлипнула, скривилась, но слёз не получилось.

Равнодушным взглядом смотрю в упор на старую лицемерку, и она отводит глаза. Ну конечно, у неё действительно великое горе! Вот только не от потери дочки, а от свалившейся ей на голову внучки. И я бы ей непременно посочувствовала… Но мне так хочется выплюнуть в лицо лживой суке, что это они убили мою мамочку – бабка и её старшая доченька, эти две мерзкие гадюки. Они отвернулись от моей мамы, прокляли её и навсегда вычеркнули из своей сытой жизни.

* * *

Когда у мамы случился бурный роман с моим отцом, она после выполненной дипмиссии не вернулась домой из Франции. А всему виной мой папенька и его море обаяния, в котором он и потопил волю и благоразумие юной переводчицы. Александр, молодой, амбициозный бизнесмен, в то время имел немало правильных связей, чтобы суметь уладить ситуацию на своей территории.

Вот только в СССР подобные финты не прощались. Деда, конечно, не расстреляли – и это хорошо. Однако его быстренько спровадили на пенсию и попутно лишили служебной столичной квартиры. Ух, что тут началось! Ни дня не работавшая великосветская Эльвира билась в истерике и проклинала свою младшую непутёвую дочь. А добил паршивую ситуацию муженёк старшей дочери, Наденьки, чтоб ей провалиться! Муж отправил Надежду вместе с годовалым сыном к её родителям и поспешно подал на развод, дабы не замарать себя порочащими связями.

Опозоренное семейство Кузнецовых, чью дочь объявили чуть ли не врагом народа, вернулось в родной город. И не в какой-нибудь там Глухопердинск, а в Воронцовск – красивый город-миллионник, в котором их ожидала вполне себе достойная трёхкомнатная сталинка. В историческом центре города, между прочим!

Не сказать, конечно, чтобы дед растерял все регалии, к счастью, уже не то было время. В местном университете он получил должность декана и с головой ушёл в работу. С бабкой было куда сложнее – тонна страданий, опыта ноль. Хотя она могла бы и переводами заняться, да и шила бабка неплохо. Но Эльвира предпочла пассивно страдать и выклёвывать мозг супругу.

Трагедия Наденьки, по её собственному мнению, оказалась самой ужасной, а утрата невосполнимой – муж, столица, положение в обществе… От её проклятий в адрес сестры передёргивало даже Эльвиру: