Танго под прицелом

Всякий раз, завязывая новый узелок, я испытываю легкое злорадство. И только последний дался мне с трудом. Я так и не затянула его до конца, потому что… Потому что – и все. Как только я пойму, что пришло время, что уже невозможно изменить что-то, вот тогда я затяну его намертво и попрощаюсь. Пока не могу. У мэриков тоже есть душа, которая болит ночами».

– Максим Дмитриевич, зайдите в послеоперационную палату, там у пациентки давление очень подскочило, – оторвал его от чтения голос Арины, и Нестеров недовольно поморщился, вырванный из очаровавшего его мира.

Он убрал блокнот под историю болезни и поспешил в дальний конец коридора, туда, где у поста дежурной медсестры находилась послеоперационная палата.

Мария лежала у окна, глаза по-прежнему плотно закрыты, лицо бледное, и эту бледность еще усиливала повязка и марлевая заклейка на брови.

Давление на самом деле поднялось, Нестеров сам открыл шкафчик и достал пару ампул и шприц.

– Ариша, вы почаще заходите, не нравится мне, что давление такое высокое, – бросил он сестре, и та закивала:

– Конечно, Максим Дмитриевич. Когда от наркоза проснется – вам позвонить?

– Да, обязательно.

Он снова ушел в ординаторскую, сделал запись в истории болезни и взялся за блокнот.

«Я люблю музыку. Не всю, конечно, не всякую – вполне определенную. Бальную – ту, под которую жила и работала с семи лет. От этого у меня по спине бегут мурашки. Я больше не танцую. Но слушать музыку я себе запретить не могу, как запретила прикасаться к валяющимся в шкафу танцевальным туфлям со стоптанными накаблучниками. Моя страсть к танцу стерлась точно так же, как эти кусочки пластика. Есть вещи, которые перерастаешь – и все, уже никакая сила в мире не заставит тебя вновь вернуться к ним. Я больше не танцую. Все. Точка».

Память услужливо подсунула Нестерову картинку – Мария в черно-красном платье на сцене городского Дворца культуры танцует постановочное танго с молодым парнем.

Сколько лет назад это было? Лет десять, кажется… Нет, меньше – восемь лет назад, как раз до того, как он предал ее, толкнул в руки этого ублюдка Кости. Через три месяца после этого концерта Мария оказалась женой карточного шулера Кости Кавалерьянца, увивавшегося за яркой своенравной девушкой около двух лет. Мария обращала на него ровно столько же внимания, как на трещину на потолке своей двухкомнатной квартиры, но Костя не отступал. Мария возвращала ему подарки, выбрасывала с балкона огромнейшие букеты и все свободное время проводила в обществе травматолога Нестерова – но Кавалерьянц был упорен. Кто знает, как надолго еще хватило бы его терпения, если бы не та нелепая ссора, не та обида, которую Максим нанес своей любимой женщине.

«Что-то внутри меня заставляет постоянно хвататься за ноутбук или за блокнот и карандаш, если нет возможности сразу писать в файл. Что-то толкает под руку и сладострастно шепчет на ухо, щекотно обдавая дыханием: «Ну, что же ты, ведь обещала, хотела… давай, Мэри, пиши… ты ведь можешь, ты сама хочешь… пиши – станет легче…»