– Всю душу же мне, скотина, вымотал! Все жилы вытянул! Всю кровь выпил! А теперь еще и эта блядь секретуточная! Да кто она такая?! Я за каждый взгляд твой в мою сторону нервами заплатил! За каждую улыбку! Каждый стон отмолил на коленях! Каждый поцелуй твой только мной заслужен! Да ты, ледышка грёбанная, даже глаза не должен ни на кого поднимать! Потому что они этого не добивались, не заслужили! Потому что нехуй им даром раздавать то, за что душу из меня вынул!!! – Степан крепко обнял Разумовского, и тот впервые услышал, чтобы голос великана сорвался до хрипа. – Мне надоело бояться тебя потерять. Я же кровью к тебе прикипел. Я же для тебя всё, что хочешь сделать готов. Люблю я тебя, гадёныш тощий. Люблю, понимаешь? Нихера ты не понимаешь, ледышка ты. Я уж не знаю, как ещё перед тобой на задних лапах проскакать, чтоб понял, чтобы почувствовал. А ты всё в лес смотришь. Всё словно ждёшь, что вот наиграюсь и выкину. Не дождёшься, понял? Ты мой. Я тебя заслужил. Я столько сил положил, чтобы ты моим стал, что ни за что с тобой не расстанусь.
Тони не мог понять, от чего мокро. То ли от воды, то ли Стёпа плачет, спрятав лицо в его волосах. Казалось невероятным, что непробиваемый бульдозер может вот так разреветься. Чушь какая-то. И Разумовский решил, что почудилось. Но сердце всё равно сжалось в уже привычном спазме. Рядом с этим великаном оно часто давало сбои. Так часто, что блондин стеснялся их даже перед самим собой.
- Стёп, - зашептал он и попытался отодрать от себя огромное тело, которое уже ощутимо мешало дышать. – Стёпка… Да я же… говорил же, что не умею я в отношениях этих жить… Ну что ты? Блядь! Не денусь я от тебя никуда. Куда мне деваться-то? Кто меня кормить так будет? Это я не про кашу! Стёпушка… да перестань уже! Что ты как дитё малое повис?! Задушишь!
- Честно, не уйдёшь? – до смешного серьёзно спросил Степан, чуть отстранившись и заглядывая в прозрачные глаза Тони. – Слово дай. Я тебя знаю, если дашь, то наизнанку вывернешься, а выполнишь.
- Я люблю тебя, - еле слышно прошептал Разумовский, сам не веря в то, что вообще способен сказать такое, и встряхнул лохматой головой. - Сопли какие-то в мармеладе. Вывел же!
- Тонька, - пропел Стёпа и накинулся на лицо блондина с быстрыми и жадными поцелуями. – Ещё скажи!
- Да щас! – попытался увернуться от излишнего обслюнявливания своей физиономии. – Отвали от меня монстр!
Павел, окончательно смущенный, кашлянул и заёрзал на стуле. Он не ожидал такой бурной сцены и теперь не знал, куда себя деть. Оба действующих лица этого представления попросту забыли о присутствии зрителя. Степан замер, на его лице промелькнула и быстро растаяла легкая неуверенность.
- Он меня любит! – гордо заявил великан ошарашенному Павлу, обнимая Тони, как высшую награду правительства, и светясь улыбкой в сто восемьдесят Ватт.
- Ну, вы, блин, даёте… Страсти какие…
- Это надо отметить! – засуетился Стёпа.
Счастливый обладатель своего любящего приза сам сварил ведро кофе, нажарил котлет, накормил всех до отвала и выдал сыну внеочередной денежный паёк. Всё это он проделывал, легко порхая и размахивая руками, словно крыльями любви, которые Разумовский пообещал этому Икару отрезать лично, если одно из них снова пролетит перед его носом.
Ночь была бессонной. К несчастью для кота, его царское ложе снова заняли и всю ночь раскачивали с такой силой, что под утро одна из ножек подозрительно зашаталась. Стёпа подолгу настойчиво изводил Тони ласками, наслаждаясь изысканными ругательствами, шипением и нетерпеливыми пинками в бочину. Зато стоило приступить к делу, как разъяренный, взмокший, натянутый, как струна, от предельного возбуждения блондин превращался в обезумевшего, скулящего от наслаждения, агрессивного зверя. Или в нежного, покорного и уступчивого данника. Наверное, впервые они занимались любовью так. Открываясь друг другу нараспашку и отдавая всё до последней крохи, выжимая себя и друг друга до последней капли сил.
И даже измождённые они никак не могли уснуть, будто усталость не оставила сил отключиться. Тела нещадно ныли.
- Может, выпьем, тогда и отрубимся? – предложил еле живой Стёпа. – Ну, фигня же какая-то. Спать охота так, что хоть вой.
- Тащи, - благосклонно взмахнул ресницами Тони.
- Инициатива наказуема… - прокряхтел великан, сползая с кровати.
Именно этот момент выбрала многострадальная ножка, чтобы пасть смертью храбрых. Угол кровати накренился, благодаря чему Стёпа легко соскользнул на пол. Блондин вцепился в спинку, чтоб не сползти следом, и сочувственно хохотнул. Озадаченный гонец за выпивкой, лёжа натянув штаны, выглянул из-за матраца.
- А чего ты ржёшь, рожа? Теперь и тебе вставать по-любому. Подъём! – огромная лапа постучала по простыне. – Я пока постелю нам на диване и налью чего-нибудь.