Чувство чего? Только понять…
Это лишь тревожное горячее забытье. Если бы я мог тебя разбудить, если бы я мог вывести тебя из себя, докричаться, я бы предупредил тебя…
Что будет шторм…
И – крушение посреди океана. Здесь где-то был лакированный игрушечный парусник…
На поверхности пустого, спокойного, безбрежного пространства – раздувшаяся намокшая кукла, похожая на мишленовского человека. Ее выбрасывает к рыбацкому поселку. Никто не знает, живое ли это, кукла ли, морское чудовище или капитан пропавшего корабля. Приходит врач, потрошит каучуковое тело. Внутри – намокший окоченевший человечек. Сжавшийся, лысый, как новорожденный. Искусственное дыхание. Смотри-ка, шевелится… Скорее, машину Тьюринга… Разряд. Жив…
Кровь приливает к сероватому лицу. Может быть, выкарабкается…
И тогда…
Можно начать заново. Починка, восстановление, замыслы. Планы. Кампании. Лестницы. Опять?
К черту. Теперь наружу. За пределы этой коробки, душной китайской комнаты, за пределы погонь и побегов, недомыслия и бессмыслицы, полуудач и полупровалов, за пределы любой двойственности. Чтобы снова дышать.
Игольное ушко здесь. На отрезке времени между двумя ударами сердца.
На свет. Начала богов – в каждом трясущемся кусочке слизи.
Две двери. Одна – та самая, за другой – безысходность чужого.
И только один вопрос, который нужно задать обоим, чтобы они сказали одно и то же…
Эта задачка решаема, ты просто трусишь найти ответ.
Давай, для машины это не сложно.
Все просто – минус на минус дает плюс.
Ну..?!
Два монаха, сжав зубы, распахивают дверь. Ослепление…
Ужас быть сожженным, уничтоженным. Хватаюсь за дверной проем – последний рубеж камеры, последние рамки. За самого себя. Пальцы одной руки начинают бороться друг с другом. Мастер, я не могу выйти…
Предчувствие невозможного безумного полета. Так нельзя, больше нет никаких страховок.
Не ори. Тебе не удастся смыться. Кого ты пытаешься одурачить? Давай! Это просто роды. Кесарю – кесарево…
Немного терпения, частица любви, зерно доверия – тебе дано ровно столько, сколько тебе нужно знать.
Огни города в ночи, на взлете, с воздуха – разлетевшиеся светящиеся частицы, в каждой из которых – собственный мир и всякий другой мир.
Если бы я только мог их различить…
Есть ли в них хотя бы песчинка нелепой бунтарской веры в то, что все – не зря?
Что это кому-то нужно.
Что там существует кто-то, кто думает о тебе, когда тебя нет, держит за тебя кулаки, когда ты вот так прорубаешь стены, оживляет тебя каждый раз, когда ты умираешь.