Танго с прошлым

Через неделю, в октябрьскую ночь, возле дома Платона Сушкова на Остоженке появилась странная пара взрослого мужчины с бородой, в сером засаленном чекмене, надетого поверх матросской тельняшки и в черной папахе, ведущего за ручку ребенка лет четырех-пяти, одетого довольно богато и опрятно. Это были Мусаил и Матвей. Мусаил, к несчастью, все же заразился тифом, видимо, уже в самом конце, когда он довез Ксению Павловну до Малинина. Хотя, по совету Петра Кирилловича, он и сжег все свое нательное белье и прокалил верхнюю одежду в бане, а сам, хотя и не любил париться, но все же усердно высидел чуть ли не до потери сознания в парилке, лишь бы остаться здоровым и выполнить данное Ксении слово – все оказалось тщетным. Мусаила стал бить озноб за день до появления в Москве, и он на какой-то станции перед Рязанью купил тельняшку, надев которую стал выглядеть очень экстравагантно. Мусаил сразу сообразил, что у него начинается тиф, и старался делать все, чтобы не заразить маленького своего сопутника. Матвей всю дорогу молчал, что неразговорчивого чеченца очень даже устраивало. Вот и сейчас, они, молча, очень медленно, словно тени, подошли к чугунным воротам ограды и долго стояли, пока Мусаил, чуть не потеряв сознание от резкой боли в спине, ухватился за кованый элемент в виде грозди винограда и не пришел немного в себя.

– Что вам тут надо?! – вдруг послышался бодрый голос из-за ворот и тусклый свет электрического фонарика осветил фигуры путников.

– Где Павел Андреевич? – словно выдыхая каждую букву в слове, произнес Мусаил. – Я привез его внука, Матвея Платоновича.

– Здесь нет никаких Павлов Андреевичей, братуха, – послышался второй, немного с хрипотцой, голос. – Здесь находится штаб анархистов, и вход запрещен, особенно ночью.

– А где же князь? – так же полушепотом спросил Мусаил.

– Князи нынче все вышли – разве ты не слышал? – немного издеваясь, прозвучал первый голос.

– Подожди, Пашутин, – осадил его хрипловатый голос и перед ночными путниками предстал пожилой матрос в бушлате, с бескозыркой на голове и с кобурой маузера на левом боку. – Он же наш брат – матрос! Откуда ты, братуха?

– У меня тиф и, не ровен час, я потеряю сознание, – делая глотательные движения через слово, еле выговорил Мусаил. – Если что, проводите мальца до его деда, Павла Андреевича. Куда вы все-таки его дели?

– Дом был пустой, – неуверенно сказал пожилой матрос, – и никаких стариков мы тут не наблюдаем уже третью неделю. Может он, если ты говоришь, что он – князь, умотал заграницу? А мы, видя, что приличное здание пустует, и разного рода мародеры, того гляди, подожгут дом, решили занять его под наш штаб. Так что извини, брат, сейчас здесь – революционный центр и тебя не могу пропустить.

Мусаил, державшийся из последних сил до сих пор, подкосился и стал падать вбок в сторону дороги, усыпанной ровным слоем лузги. Матрос бросился к нему и, схватив его под мышки обеими руками, усадил на тротуар, прислонив его спиной к чугунной ограде.

– Пашутин! – резко крикнул старый матрос. – Ну-ка, беги в штаб и вызови карету с врачом. Нашего брата нельзя бросать – революция только начинается, а он по виду человек бывалый – такие нам пригодятся. Пускай отвезут в тифозный барак.

Через некоторое время Мусаила загрузили в коляску, которая быстро исчезла во мраке октябрьской ночи. В сутолоке все совсем забыли про Матвея, который сидел чуть в стороне на корточках и молча наблюдал безучастно за событиями вокруг него.

– Ой, товарищ Сайко, – удивленно спохватился Пашутин, вскользь выхватив лучом своего фонарика силуэт маленького человечка, – а с барчуком что делать? Замерзнет он на улице.

Старый матрос подошел к Матвею, долго стоял, глядя на него, потом, как бы обращаясь к отсутствующему Мусаилу, проговорил:

– Ну и задал ты нам, братуха, задачку. Нам вот только с дитем нянчиться не хватало!

– Видел, товарищ Сайко, – обратился к нему Пашутин, – еще, когда только начинало темнеть, проехал лимузин с флажками по бокам, а за ней грузовик с отрядом милиции, вроде бы: повязки у них были. Я специально еще выбежал глянуть: куда это они едут? Так вот, эта колымага с иностранными буржуями, заехала во двор через три дома отсюда, а грузовик постоял немного и уехал.

– И что ты хочешь этим сказать? – сказал Сайко и поправил свой маузер.

– Как это что? Давай, отведем его туда – пусть они заберут мальчонку к себе, а потом эти буржуи и князья разберутся сами: где и у кого – чьи дети.

– Ты прав, Пашутин, молодец, – похвалил старый матрос своего товарища. – Иди, отведи, что ли тогда его, да смотри проследи, чтобы они подобрали его. Все же, видимо, тот больной матрос, дал слово кому-то отвезти ребенка к родственникам и, как и положено нашему брату, сдержал его. Так что сейчас это дело нашей матросской совести довершить его дело.