Танго смерти по-киевски

Что нельзя, озверев, вести себя с Украиной по принципу «чем хуже, тем лучше». Что нельзя ни раскапывать, ни содействовать раскапыванию смертоносного лубянского могильника, который не менее опасен, чем гитлеризм, который уже раскопали. Что единожды пущенная в массы зараза шпиономании и политического психоза — не сможет остаться в границах Украины, она обязательно перекинется на нас. Ведь и у нас… сколько народу готово верить и сбивать до крови руки, требуя «покарать»? А на всякий спрос обязательно будет предложение. Не может не быть. Украина это хорошо показала…

Но я по-прежнему чувствовал себя солдатом. Солдатом тайной войны. И сказать, что не буду выполнять приказ — я тогда не мог. Пусть даже этот приказ был облечен в форму вежливой просьбы…

Пусть крысы сожрут друг друга — сказал Слон. Да, но сколько они при этом сожрут людей, а? Ты не подумал об этом, Слоняра?

Кандальный — первым делом снял с меня «кандалы» и угостил сигареткой, которую я не взял. Вел он себя до отвращения угодливо и жалко… но я понимал, что с арестованными, он ведет себя и будет вести совершенно по-другому. Совсем по-другому.

Я смотрел на него, с виду нормального человека, служаку и думал — что же с нами не так? Откуда такие берутся… с хроническим прогибом спины, готовые целовать в ж… начальство или того, кого укажет начальство — а через несколько минут сживать со свету других… тоже тех, на кого укажет начальство или просто тех, кто слабее. Когда остановится это колесо «отрицательного отбора», когда наверх пробиваются самые наглые, лживые, беспринципные, поддакивающие, подлые и жестокие? И что делать, если даже Революция достоинства, которая затевалась с вполне благими целями — уже через три года оборачивается триумфом «вот этих».

Не знаю…

Когда въезжали в Киев… а я был уже не в статусе «задержанного», судя по обращению со мной — я заметил, что водители, заметив конвой машин, начинали сигналить. Плохой признак. Но Кандальный — ничего не замечал…

* * *

На сей раз — Салоид принимал меня, видимо, в своем настоящем кабинете. Он был в здании центрального аппарата СБУ и высокий начальственный его статус подтверждался, как и раньше, двойными дверьми на входе и пристроенной комнатой отдыха. Когда у власти в стране был Сталин — тогда и построили все эти комнаты отдыха, потому что вождь работал до утра, и вместе с ним — до утра оставалось на работе все начальство. Бессонница вождя — оборачивалась бессонницей всей страны.

Еще из окна был виден установленный пару лет назад памятник — Георгий Победоносец, или кто там — поражает копьем двуглавого орла. Смешнее этого памятника сейчас — не было ничего на свете…

Салоид был бодр и возбужден. Возможно, даже принял что-то. Он встал из-за стола, что означало особое почтение, пожал мне руку…

— Как съездили?

— Хорошо — односложно ответил я

— Вот и отлично. Отлично. Видите, все разъяснилось.

Салоид взял со стола скрепленные степлером листки бумаги, и протянул мне.

— Вот, ознакомьтесь. Можете занять комнату отдыха, сейчас, я распоряжусь, стол накроют… поедите.

Я молчал. Салоид — кивнул на бумаги, которые мне дал.

— Ваши показания. Можете править, в разумных, естественно, пределах. Какие-то моменты вы лучше нас знаете. Пивовар пойдет паровозом[56] в военной части заговора. Изобличить его — наша главная задача, понимаете?

— Понимаю. Можно вопрос, товарищ… полковник.

— Хоть два.

— Вы там, в Одессе… когда меня… нас распекали, тоже товарищем полковником были? Или еще — паном полковником?

Салоид махнул рукой

— Товарищем, паном — какая сейчас разница. Вы же помните, какое время было. Все на ушах стояли. Государство ни к черту, кто что хотел то и творил. Каждый как мог, так и выживал, понимаете? Нельзя людей в этом обвинять.

— Да — сказал я — я понимаю…

* * *

Поесть мне действительно принесли, наверняка из буфета СБУ. Девица, которая все это принесла, весьма недвусмысленно дала понять, что может и другие услуги оказать — но мне это было не нужно.

Я читал набросанные на компьютере мои показания. Где надо правил.

Вообще, молодцы. В который раз говорю — молодцы мои коллеги. Нет, не здешние — а те, что на Лубянке и в Ясенево. Нашли контакт с местными и в нужный момент ударили. Нашли слабое место — прежде всего, Садовнено. Потому что ни один постсоветский политик — не отличается по пути от другого, в какой бы стране он не занимался политикой. У нас — система сдержек и противовесов не работает. Каждый политик, получив часть власти, заняв место, которое оговорено ему законом или конституцией — стремится довести свою власть до абсолюта. Стать не просто винтиком системы — а стать над системой. Отобрать ВСЮ власть у других. Стать неподконтрольным и неподотчетным никому. Какие-то сдержки и противовесы — он воспринимает как личный вызов.