Танго смерти по-киевски

Февральская революция началась с того, что в Петербург не подвезли достаточно муки и в магазинах пропал самый дешевый, черный хлеб. Белый, подороже — лежал свободно. Для справки — в Австро-Венгрии к тому времени уже был голод, в большинстве воюющих стран было введено нормирование продуктов. У нас даже Думу не распустили. Как то неожиданно — лозунг «Хлеба!» сменился на «Долой самодержавие!». А уже через несколько месяцев — разъяренная толпа матросов, солдат и рабочих ворвалась в Зимний, который к тому времени было некому охранять. Арестовали Временное правительство и бросились в подвал — там были винные склады, трубы горели. Но это дураки — а те, кто поумнее, остались наверху и организовали советское правительство. Тогда — никто не дал бы этой власти и месяца, а оказалось — на семьдесят с лишним лет.

Но, в общем и целом — власть пошатнулась задолго до этого, утратив даже минимальное согласие общества с тем, что она им правит. Самодержавие — мешало, в общем-то, всем, кто был в тот момент в Петербурге. Работяга был недоволен тем, что благополучие жизни пошатнулось, да и выпить больше не выпьешь — сухой закон, однако. Солдатики, служащие при Петроградском военном округе, и матросы, которые просидели всю войну на кораблях, зверея от безделья — были весьма раздосадованы возможной перспективой отправки их на фронт. Там, кстати, столичных так и назвали: петербургские беговые батальоны. Политически активные были недовольны, потому что они всегда недовольны, даже если их черной икрой накормят — найдут к чему придраться. Крупные капиталисты, политические авантюристы типа Керенского, умнейшие и циничнейшие политиканы типа Гучкова — были недовольны тем, что им так и не удавалось взять в свои руки реальные рычаги власти, как это удалось их коллегам в Великобритании. Владимировичи — следующая по престолонаследию ветвь дома Романовых после Александровичей — были недовольны, что им никак не удается прорваться к власти. Хотя они готовили заговоры еще против Александра III. А потом удивляемся — как это Вел. кн. Кирилл Владимирович нацепил на грудь красный бант и повел Гвардейский флотский экипаж на присягу Временному правительству. На власть мальчик рассчитывал, а потом еле ноги унес. Так, в общем, получилось, что Царь не устраивал никого, даже членов своей семьи. А потом…

И в девяносто первом… С чего все началось? С того, что торговать разрешили помаленьку. А потом вдруг и выяснилось, что никто светлого будущего ждать не хочет, что всем надо «здесь и сейчас». И если для этого, к примеру, надо отделиться от СССР и провозгласить «нэзалежность» — то так тому и быть. И если мы говорим о том, как сейчас бомбят Донбасс, то давайте вспомним, и сколько там проголосовало за «нэзалэжность». Восемьдесят три процента! А перед этим — вводили «карточки потребителя», да устраивали заградительные посты на дорогах, чтобы не вывозили товары, чтобы их «москали», упаси Бог, не объели[59].

А потом и думаем — за что нас…

С чего началась украинская голгофа?

Никто этого не знает. Может, с того, что на злосчастном референдуме декабря 1991 года русское население Украины проголосовало за независимость, поверив сладким речам профессионального лжеца Кравчука. Кто-то говорит — еще раньше, с того что первым президентом Украины избрали не бескорыстного диссидента Черновола, а перекрасившегося коммуниста Кравчука. Один украинский писатель сказал, что у Украины был шанс еще при Кравчуке — стать нацией мелких лавочников — а вот при Кучме уже нет. Конечно, для нации, производящей космические ракеты стать нацией мелких лавочников — самое оно.

Многие считают, что крестный путь Украины начался с дела Гонгадзе[60]. Но дело Гонгадзе — а после него, и начатой акции «Украина без Кучмы» власть больше не чувствовала себя уверенно ни одного единого дня — оно всего лишь вскрыла тот глубочайший раскол, который чувствовал в обществе, те чудовищные напряжения, которые в нем копились. Было две Украины. Украина юго-востока, Украина промышленная, торговая, портовая, городская — привыкшая к порядку и воспринимающая власть как что-то нужное и важное, упорядочивающее жизнь. И вторая Украина, Украина Запада, Украина сел и местечек, Украина селюков, Украина борьбы. Эту Украину вряд ли можно ассоциировать с одним только Западом — во Львове, например, в пятидесятые, коренные горожане жаловались, что понаехавшие из сел ведут себя совершенно неподобающе: одни держат на балконе свинью, другие стихи Шевченко на улице декламируют… так нельзя. Но если город раньше как то справлялся с Украиной селюков — то теперь ситуация изменилась. Многие горожане эмигрировали… Одесса переехала в Хайфу, Израиль, Киев, Харьков… ехали куда угодно, от Москвы и Берлина до Аргентины. А крах колхозной системы, крах украинского села — погнал «селюков» в города. И их было слишком много — достаточно, чтобы диктовать условия.