Танго смерти

— Саша! — он ворвался в палатку и кинулся тормошить спящего Сашу. — Саша, там Мозес! Он хочет застрелиться!

— Что? — сонным голосом пробормотал Саша. Но смысл слов Генриха быстро дошел до него и сонную одурь как ветром сдуло. — Где?

Саша схватил фонарь и как был, в одних трусах, побежал вслед за Генрихом. Мозеса он нашли на том же месте. Он сидел, уперев ствол винтовки в подбородок. Большой палец ноги лежал на спусковом крючке.

— Ты… Мозес, ты что это удумал? — Саша остановился на прилично расстоянии, опасаясь напугать. — Осиротить нас вздумал?

— Уходите, — глухо сказал Мозес, не глядя на друзей.

— Слушай, я не знаю, что там у тебя случилось, но если ты вышибешь себе мозги, это делу не поможет, — спокойным, ровным голосом начал Саша. — Отдай мне оружие, мы сядем и поговорим.

— Не надо… не старайся… это все пустое, — все так же безжизненно сказал Мозес.

— Почему пустое? Я не дам тебе этого сделать, — Саша сделал шаг, за ним шагнул Генрих.

— Да, брось это, Мозес! Подумай о нас… мы же твои друзья, — кое-как справившись с трясущимися губами, выдавил Генрих.

— Вы не понимаете, — по лицу Мозеса потекли слезы. — Я недостоин вашей дружбы. Я сволочь…

— А вот это ты брось, — Саша сделал еще один шаг вперед и Генрих тоже. — Мы, знаешь ли, тебя спрашивать не станем, сволочить тебя или нет. Предоставь нам решать, ладно? Отдай ружье!

Вместо ответа Мозес закрыл глаза и стиснул винтовку. В этот момент у Генриха сдали нервы. Он с отчаянным криком рванулся вперед, вцепился в винтовку и стал вырывать ее у Мозеса из рук. Несколько мгновений они боролись, Генрих, хоть и был намного слабее Мозеса, вцепился — не оторвать. Потом застывший как изваяние Саша справился с собой и без лишних слов ударил Мозеса в подбородок, отправив того в глубокий нокаут. Мозес обмяк и выпустил винтовку.

— Так, что тут происходит? — на шум прибежал часовой.

— Ничего, одному из наших плохо стало, — Саша взял у Генриха винтовку, повесил на плечо и склонился над лежащим без сознания Мозесом. — Так, пацан, давай бери его под коленки — несем в палатку.

— Повезло, — уложив бесчувственное тело на кровать, Саша взял винтовку и усмехнулся. — Сколько я вам долдонил про предохранитель? — флажок предохранителя был повернут вправо.

— Мозес, хватит дрыхнуть! Не спи, замерзнешь! — Саша стал бить Мозеса по щекам и вскоре тот открыл глаза. Бессмысленный мутный взгляд уперся в Сашу. Мозес попытался сесть на кровати, но тут же повалился набок. Саша придержал его за плечо и сунул в руку стакан с загодя налитой водкой.

— Пей! — приказал Саша. Мозес покорно выпил и закашлялся. — Малой, еще водки! — приказал Саша и Генрих плеснул в стакан из бутылки.

Мозес выпил и немного пришел в себя, в глазах появилась искра разума.

— Что за х… — просипел он.

— Нам надо поговорить, — Саша обхватил Мозеса и потащил из палатки. Обитатели палатки проснулись и непонимающе смотрели на происходящее. Впрочем, в курсе событий был лишь Давид, которому Генрих на ухо рассказал все. — Так, всем спать! Скоро утро, не выспитесь нихрена, — рявкнул Саша и они с Мозесом вышли. Рык подействовал на всех, кроме Генриха с Давидом. Оба, не сговариваясь, выскользнули следом.

— Рассказывай, — приказал Саша, усадив Мозеса на бревно. Рядом сели Генрих с Давидом. Вокруг было тихо, только стрекотали цикады, да шелестел ветер в кустах. Саша бросил короткий взгляд на окрестности — никого, весь лагерь спит. — Рассказывай, тут все свои.

— Нечего мне рассказывать, — после долгой паузы сказал Мозес. Он сидел, опустив голову. Света луны не хватало, чтобы разглядеть лицо.

— Самому же легче будет, если выговоришься, — настаивал Саша. — А умереть мы тебе не дадим.

— Расскажи, Мозес, — поддержал Сашу Давид.

— Вам не понравится, — сделал последнюю жалкую попытку Мозес. — Вы меня сами застрелить захотите.

— Это уж нам решать. Главное, ты знай, что на наше отношение к тебе это не повлияет. Давид, Генрих?

— Да, — одновременно откликнулись те.

— Ладно, — тяжело вздохнул Мозес. — Это старая история. Та женщина на автостанции, это моя жена…

Второй сын Мозеса родился весной 1938-го года. Для евреев в Германии то было не самое лучшее время. Многие эмигрировали, не вынеся откровенной ненависти немцев. Желтые звезды, которые были обязаны носить все евреи, превратили их в прокаженных. С ними не общались, в них плевали. Одетые в коричневую форму штурмовики могли просто остановить на улице и избить. Семья Мозеса жила на грани нищеты. Нормальной работы у него не было уже несколько лет — евреев отовсюду гнали. Он подрабатывал, где мог, но этого едва хватало, чтобы заплатить за комнату в Веддинге и купить чего-нибудь поесть. С рождением ребенка сало еще тяжелее, но Мозес держался — а что еще ему оставалось делать? Он надеялся, что все наладится, что нацисты либо одумаются, либо потеряют власть, но становилось все хуже и хуже. Жена безвылазно сидела с детьми — улицы стали опасны.