Танго в стране карнавала

До кабаре мы добрались к десяти часам и обнаружили, что зал невесть почему заполнен весьма пожилыми людьми — многие приковыляли на ходунках — и их семьями. Это никак не соответствовало нашим представлениям о публике: воображение рисовало миллионеров с сигарами в зубах и вертлявых официанток в вызывающих нарядах. Не было и красных абажуров, низко висящих над белоснежными скатертями, — зал ярко освещали люминесцентные лампы, не оставлявшие никакого простора фантазии.

Укрывшись в грим-уборной, мы еще разок порепетировали. Дети зрителей тем временем шмыгали у нас под ногами. В этот момент мы вспомнили, что ни разу в жизни не пели в микрофон, и с этой обескураживающей новостью поспешили к Фогетте. Он посоветовал держать микрофон у самых губ. Через несколько минут оркестранты — они уже начали выступление — доиграли пьесу и отодвинулись в глубь сцены. К нашему разочарованию, одеты они были в самые обычные майки и шорты, и это как-то мало вязалось с нашими блестящими концертными костюмами.

Не привлекая к себе внимания, мы выползли на маленькую сцену и какое-то время постояли, разглядывая театралов Рио-де-Жанейро — или, по крайней мере, их дедушек, бабушек и прочих родственников. На мгновение у меня шевельнулась мысль, что зря мы все это затеяли, но Доминик улыбнулась ослепительно, как кинозвезда, и велела думать о предстоящей записи диска. Теперь или никогда, решили мы, — в конце концов, зрители пришли, они были заинтересованы и внимательны… или пьяны и глухи в той же степени, что и всегда.

Поворот … Не слишком слаженно? Да и фиг с ним. Неважно. Поворот … М-да, шероховато мы начали Бонни, но нас поддержала криками группа ребят, на вид туристов, высыпавших к сцене и начавших с топотом отплясывать, — спасибо им, хоть они и оказались безбилетниками, как потом рассказал Рубен. В «Солнце не будет светить» мы не заметили жестикуляции Фогетты, и я спела последний куплет неправильно. «Джолин» сошла более или менее прилично, но, поскольку публика состояла из португалоговорящих бразильцев, они не оценили клевого нью-йоркского шарма, который я постаралась передать своим пением. Венцом и кульминацией вечера была наша композиция «Сердце на веревочке», воткнутая на место «Я буду жить», — импульсивное решение, которое спасло нас от дальнейших унижений и позора.

Нам вяло похлопали, и звук аплодисментов тут же растворился в гомоне и пьяных разговорах. Фогетта сказал, что мы выступили нормально, к вящему разочарованию Густаво, который ожидал «триумфального успеха» или уж, на крайний случай, «трагической катастрофы», чтобы было о чем рассказать на ближайшей вечеринке с коктейлями. Рубен уверял, что мы были великолепны и пригласил нас выступить еще раз. Позднее я рассказала об этом Фабио, и он хитренько заметил: «Просто он намерен переспать с одной из вас». В ответ Доминик сочувственно улыбнулась: «Зависть — ужасная штука, правда?»

Хотя Рубен своего приглашения не повторил, я все-таки сообщила маме по телефону, что собираюсь петь в кабаре в Рио-де-Жанейро. На том конце повисла длинная пауза, после которой мама начала разговор на другие темы — о деньгах, образовании и визах. Под конец, мечтая только, чтобы она от меня отстала, я радостно прощебетала:

— Ну хорошо, я вернусь домой и выйду замуж за бухгалтера из налоговой инспекции в Канберре. Это сделает тебя счастливой? Ты будешь спать спокойно на старости лет, зная, что у меня все прилично, безопасно и смертельно скучно?

Угроза была давнишняя, но безотказно срабатывала в разговорах с родителями: они, будучи мелкими предпринимателями и фермерами, скорее допустили бы, чтобы их дочь устроилась работать на скотобойню, чем связалась со служащим госаппарата.

— Почему ты вечно ударяешься в какие-то крайности? — спросил меня отец, человек, который в тридцатилетнем возрасте продал семейную ферму и отправил четверых своих детей жить в коммуну хиппи, пока он, одним из первых в семье, получал высшее образование.

Я не знала, что сказать, поэтому ответила философски, как отвечаю на любые вопросы о моей жизни:

— А почему вообще в этой жизни кто-то что-то делает?

13 Убийство на танцполе

О, о, о, хочу целовать твоего мужа,

О, о, о, я целую твоего мужа.

— Эм-си Нен, «Рио-де-Жанейро»