Танго в стране карнавала

— Но, но, но… Хватит уже этих твоих «но», Кармен! Ты своими «но» меня с ума сводишь! — раздраженно выкрикнула она, так что итальянский акцент стал вдруг сильнее ирландского, как будто это я заставляла ее переезжать с чемоданами в чужой дом.

Тогда я, конечно, не приняла всего этого всерьез, но в одно прекрасное утро, после седьмой подряд бессонной ночи (в пять утра ввалилась пьяная Кьяра, а в семь часов две немки принялись шуршать пакетами), проходя мимо того дома, я вдруг увидела, что кто-то дремлет в гамаке. Такое было впервые — увидеть кого-то рядом с домом, поэтому я притормозила и остановилась у ворот перевести дух.

Крутые неровные ступени вкупе с палящим зноем, набирающим силу уже с самого утра, вынуждали пешеходов останавливаться и отдыхать, прежде чем продолжить путь. Туристы-новички хорохорились, старались быстрее одолеть подъемы и спуски, а результатом были непривлекательно побагровевшие физиономии и струи пота. Только местные понимали, что «нужно идти не спеша».

Человек, спавший в гамаке, лениво приоткрыл один глаз. Я демонстративно вздохнула, давая понять, что устала, и показала на сияющее над головой солнце. Вдруг он предложит мне стаканчик воды? Потом я испробовала свой блестящий португальский:

— Является дом мой. Я войти?

Человек в гамаке подскочил с энтузиазмом, которого я не ждала, и устремился к воротам:

— Да, входите. Входите!

Я было задалась вопросом, не зарубит ли он меня топором, но, решив, что сейчас чересчур жарко, чтобы кого-то убивать, а тем более энергично махать топором, проследовала за ним.

О своей храбрости (или Кьяриной, ну да все равно) мне не пришлось пожалеть. Длительная экскурсия по Каса Амарела — я будто листала страницы роскошного подарочного издания — развернула передо мной великолепные интерьеры ар-нуво рубежа девятнадцатого и двадцатого веков в удивительном смешанном стиле бразильских тропиков и французского maison,[24] с отголосками китайского влияния династии Мин. Может показаться, что это звучит чересчур напыщенно, но, смею уверить, я ничуть не преувеличиваю. Дом и впрямь был потрясающим, это был не просто вылизанный городской модерн, а нечто большее.

Но все по порядку. Человек, дремавший в гамаке, оказался звездой бразильских мыльных опер, звали его Паулу; со временем я узнала, что сниматься он начал, чтобы избежать помещения в психиатрическую лечебницу. Он торопливо провел меня по длинному вестибюлю, выложенному французскими изразцами, а потом в одну из трех необъятных гостиных, образующих первый этаж.

Полотна в стиле Руссо, изображающие красочных туканов и бразильских попугаев в ядовито-зеленых зарослях, спорили с шезлонгом из зебровой шкуры, а бразильские полки резного дерева гнулись под тяжестью бронзовых религиозных скульптур, ваз эпохи Мин, пепельниц из выдувного стекла. В середине комнаты стоял круглый кофейный столик, усыпанный лепестками роз и уставленный свечами. Из окон со ставнями-витражами были видны крутой склон и запущенный сад за домом. По саду весело носился ротвейлер ростом с теленка — любимец Паулу по имени Торре. На гигантском манговом дереве висели качели на двоих.

В другой комнате обнаружился гигантский круглый стол, сервированный золотыми тарелками и медными кубками. Стены были украшены натюрмортами с изображением роскошных спелых фруктов — тронь, и они лопнут, — в каждом углу стояли каменные вазоны с зелеными растениями. Последняя комната на первом этаже была декорирована в стиле имперской Португалии: два ярко-синих кресла-трона, конторка красного дерева (за которой никто не работал), множество барочных серебряных статуэток восемнадцатого века, большая гравюра Дебре с изображением короля Жуана VI и белая скамеечка для коленопреклонений — явно для невольника, который будет растирать мне ноги.

Не успела я опомниться при виде всего этого великолепия, а меня уже тянули по широкой пологой лестнице на второй этаж, к ванной с хрустальными канделябрами, выложенной восхитительной синей плиткой.

— Просто потрясаю… — начала я, восхищенно рассматривая сотни хрусталиков, но Паулу приложил палец к моим губам, не давая закончить.

Он был готов взорваться от гордости. Он потащил меня прочь из ванной по коридору, с заходом в каждую из комнат второго этажа, в которые мне раньше удавалось заглянуть с улицы.

Там я лицом к лицу столкнулась со своей мечтой — наследство в Сан-Тропе, вот что это такое! Передо мной стояла красная лакированная кровать, предназначенная какой-то китайской принцессе, — с ручками с двух сторон, за которые рабы поднимали ее и носили. У окна — необъятной величины письменный стол из резного черного дерева. Старинные китайские фонари свисали с потолка, а ветерок легонько покачивал колокольчики на балконе, и они тихо звенели. По улице, лязгая, проехал желтый трамвай. Через дорогу виднелись беленые стены дома священника.