Танго в стране карнавала

Часто Фабио договаривался, что поживет в чьем-то доме, а в качестве оплаты обещал поддерживать чистоту. При этом он терпеть не мог убираться. Раз в неделю он звонил кому-нибудь из своих многочисленных должников — пьяниц или уголовников, — и вот они уже драили полы, а Фабио восседал, как плантатор, в панаме и темных очках, почитывал газетку и время от времени указывал им на пятнышки неубранной грязи. Моя мама любит говорить, что в этом мире одни люди прирожденные холопы, другие — прирожденные аристократы, и совершенно неважно, в какой семье они родились. Здесь она права, как никогда.

Предсказание Густаво насчет «финансовых вопросов» начало сбываться примерно через месяц, хотя совсем не в той форме, какую я ожидала. Разница в наших доходах была огромна (125 долларов в месяц у Фабио и около тысячи у меня), но Фабио придумал оригинальный способ сравнять их: он старался, чтобы я тратила меньше и экономнее, а вовсе не просил оплачивать его расходы. Единственным — и вполне оправданным — исключением в этой благородной стратегии были хорошие вина и сыры. Дело в том, что, как выяснилось несколько недель спустя, под маской голоштанного бразильского радикала скрывался самый настоящий гурман. За это Густаво безжалостно высмеивал его, замечая: «А я-то думал, ты настоящий артист!» Но наедине он как-то с покаянным видом заметил, что, родись Фабио по эту сторону черты, а не в нищем рабочем пригороде на севере Рио, из него мог бы выйти настоящий олигарх. У него явно были для этого все предпосылки. Никто не умел так жестко торговаться, так свирепо выколачивать долги, не имел такого чутья на выгоду, как этот нищий музыкант. Когда я была с Фабио, мне ни разу не пришлось платить за вход ни в одном клубе, а ведь мы посещали их раза по четыре в неделю, если не чаще. Отныне за все покупки я расплачивалась по расценкам для местных, да еще и получала в довесок бесплатные образцы. Когда Фабио готовил дома, мы питались на два доллара в день, а в поездках тратили на двоих меньше половины стандартного бюджета туриста-одиночки.

Я рискую вызвать раздражение читателя, расписывая дешевизну жизни в Бразилии, особенно после того, как язвила по поводу американцев в Буэнос-Айресе (ладно уж, теперь, в моем нынешнем добром расположении духа, я готова признать: мы все любим прихвастнуть насчет того, сколько сумели сэкономить на ужине в стране «третьего мира»), — и все же: неделя вдвоем на пустынном островке обошлась мне в десятку баксов.

— Только потому, что спали вы прямо на пляже! — горячо возразил Густаво.

— Все лучшее в жизни дается нам бесплатно, — парировала я.

Густаво категорически не согласился с этим выражением:

— Неправда. Бриллианты стоят денег. Вино тоже небесплатно. За большие дома приходится платить.

Словом, как вы поняли, мы жили в палатке. И это было великолепно. Фабио знал в Рио такие уголки, о которых не слыхали даже самые крутые старожилы. Мой друг кочевал по Рио, как цыган, и не было в городе ни одного недоступного для него места.

В тот день он даже не предупредил меня, что мы куда-то едем. Мы даже не взяли с собой хоть по смене одежды. Уезжали мы на местном автобусе из тех, что пересекают город из конца в конец, и путь наш лежал на юг. Автобус шел, четко следуя береговой линии, — мимо мозаичных променадов, мимо фешенебельных прибрежных пентхауcов Ипанемы, по эстакаде Оскара Нимейера и нескончаемому полотну Авенида Атлантика. За нами, как стена, громоздилась фавела Росинья. По дороге — как раз мы стояли в пробке — Фабио показал мне в окно на бесконечные кварталы за оградами и громко, на весь салон, прокомментировал:

— Фавелы для богатых.

Большинство пассажиров не обратили на это внимания, но одна женщина средних лет на переднем сиденье захихикала, а потом обернулась и произнесла:

— Не в бровь, а в глаз, meu filho,[50] не в бровь, а в глаз!

Ближе к пляжу Рекрейу пробка наконец рассосалась, и город стремительно унесся назад. Появился знак прибрежного района Барра Гуаратиба, Залива Цапель, и автобус снизил скорость, сама дорога стала заметно хуже.

За окном медленно разворачивались забытые, уходящие в прошлое пейзажи старого колониального Рио. Крытые пальмовыми листьями лачуги и чистенькие беленые домики с терракотовыми крышами и синими дверями напомнили мне городишки внутренней части португальского Гоа. Дорога была окаймлена красной глиной, кое-где в тени пальм клевали носом рыболовы, рядом в корзинах копошились иссиня-черные крабы. По правую сторону от дороги шло понижение к тихим, поросшим тростником заводям. Я заметила пару привязанных к палкам лодчонок, вокруг по воде тихо ступали одинокие цапли. Автобус сделал остановку в деревушке, вжавшейся в холм выше маленькой бухты, потом мы долго карабкались вверх по размытому глинистому склону, пока не выбрались на прогалину, от которой открывался вид на белый песчаный пляж.