Дадо попытался успокоить меня и поддержал в том, что это просто несчастный случай. Он поверил в мой рассказ, зная, то, что я совершенно не умею врать и не стану выгораживать себя, если намерено причинила вред Пилар.
Если бы я тогда знала, какими глазами он посмотрит на все это, после того как его обработает Пилар, то предпочла бы промолчать и уйти, не дожидаясь врача. Вышел доктор, но почему-то не стал говорить нам о состоянии пациентки. Вместо этого он поочерёдно пригласил нас навестить пострадавшую, сказал, что она хочет с нами поговорить, но по отдельности. Я опустила глаза и сказала Дадо:
— Иди первый. Если честно, идти, даже после него, я не хотела.
Встречаться с Пилар после произошедшего, зачем? Чтобы услышать обвинения в свой адрес? Я и без ее упрёков успела, пока ждала, сгрызть себя, так зачем усиливать эффект? Что изменится оттого, что она скажет: «Ты виновата», а я скажу: «Прости». Что это изменит или исправит? Да и зачем я ей сейчас, куда лучше, если с ней поговорит Дадо и найдёт нужные слова, чтобы успокоить. Может быть, это была трусость смой стороны, но тогда я считала, что так будет правильнее, и присутствие Дадо для Пилар важнее, чем мои извинения.
— Хорошо, ты права,— согласился Дадо, сжав мою ладонь и поцеловав в щеку.
— Подожди меня здесь,— попросил он и пошёл следом за доктором, который, проведя его за стеклянную дверь, повёл по длинному коридору в палату, где лежала Пилар.
Я дождалась Дадо, как и обещала, но лучше бы я этого не делала. Это было ошибкой с моей стороны, так как мне следовало приготовиться к худшему и подумать о том, что Пилар сделает все, чтобы меня очернить.
Когда Дадо вышел из палаты, его лицо, вернее выражение появившееся на нем, ничего хорошего мне не сулили.
— Ты убила моего ребёнка, ты специально толкнула ее с лестницы,— сказал он, хватая меня за запястье, рывком ставя на ноги так, что наши носы почти соприкоснулись. Его глаза пылали ненавистью, а скулы свело от напряжения.
— Я, я, я,— пролепетав, замолчала я шокированная его обвинениями.
Дадо отшвырнул меня как тряпичную куклу, и я больно ударилась спиной о стену, но даже не почувствовала боли — так была поражена тем что он мне говорил. А Дадо сыпал словами как из рога изобилия.
— Ты специально это сделала, она мне все рассказала. Какая же ты лживая тварь. Пилар сказала, что просто хотела с тобой поговорить, но ты швырнула ее с лестницы и сказала, что будешь рада, если этот ублюдок умрёт.
И вот, он умер. Она сказала, что ты ей угрожала. Ты схватила ее за руку и потащила наверх. Она просто хотела высвободиться, и тогда ты ее толкнула. Это правда? Отвечай мне, это права!?
Дадо снова схватил меня, но на этот раз уже за плечи и стал трясти, выбивая признание.
— Это неправда,— залепетала, я поражённая тем, что слушала, но по лицу Дадо поняла, что он ни капли мне не верит. После того, как он увидел Пилар в слезах и соплях на больничной койке, когда услышал из ее бледных уст душещипательную ложь о том, что я готова убить нерождённого ребёнка лишь бы заполучить себе чужого мужчину.
Раз он поверил во все это, то что ещё я могу добавить? Как оправдаться? Дадо сам подтвердил все мои опасения на тот счёт, что я могу говорить много, долго и правдиво, но это не будет иметь смысла — он все равно меня не услышит, даже если я закричу в голос о своей невиновности.
— Молчи! Я знаю, что это правда! Ответь мне только одно — как ты могла? Это же ребёнок! Мой ребёнок! И после того, как ты убила частичку меня, ты будешь утверждать, что любишь? Как такое возможно?
— Я…— это все, что вырвалось из моего горла, а потом я плотно закрыла рот с чётким и твёрдым намерением молчать, в подтверждение своим чувствам я выставила перед лицом раскрытую ладонь. Дадо расценил и истолковал этот жест на свой лад.
— Все правильно, ты все сказала. Но я ещё не закончил. Я хочу, чтобы ты запомнила одно: не смей, слышишь? Не смей больше появляться в моей жизни. Ты для меня умерла.
Выплюнув мне в лицо эти жестокие и горькие слова, он резко развернулся и, больше ни разу не взглянув и не обернувшись, ушёл. А я так и осталась стоять возле белой больничной стены, ощущая лопатками идущий от кафеля холод и острые иглы от разлетевшейся в осколки моей жизни, разрезающие душу на части. Хорошо, что в этот момент в больничное фойе вошла Ирина, потому что я, если честно, не знаю, как смогла бы самостоятельно добраться домой.
Голова разрывалась от мыслей и информации, а сердце от горя и боли. Я никак не могла собраться с мыслями и понять, что мне теперь делать? Как жить с мыслью о том, что я сломала и отобрала, пусть и не нарочно, чью-то маленькую, так и не начавшуюся жизнь? Да, я ненавидела Пилар не меньше, чем она меня, но зла ее ребёнку я не желала.
Я хотела, чтобы Дадо был со мной, и он этого хотел, но вот что из этого получилось, надо было смириться и оставить все как есть. Он же хотел на ней жениться, тогда когда у нас с ним ничего ещё не было, зачем я влезла в их отношения?