Таня, домой!

Белые одежды

Маша росла во время перестройки. Много противоречий было в этом сложном времени конца 80-х. Родители работали целый день, а в обеденный перерыв стояли в очередях, чтобы купить ей куклу. По вечерам они усаживали девочку возле телевизора – лечить бородавки сеансами Кашпировского – и действительно проходили! Детей пугали только что пойманным маньяком Чикатило, но, тем не менее, отпускали гулять одних с утра до ночи, потому что других вариантов не было.

Люди потеряли ориентиры и увлеклись гипнозом, магией… Тогда-то и возникла эта секта. «Белым братством» тоже пугали детей наравне с маньяками, мол, нельзя разговаривать с людьми в белых одеждах, а тем более соглашаться на угощение или приглашение прогуляться. Что конкретно эти люди делали с маленькими детьми, родители не уточняли. Много раз мама напоминала, спрашивала, как поступит девочка, если встретит таких людей на улице. На что Маша всегда твердо отвечала: «Убегу».

Маше было лет 5, и этот день она запомнила на всю жизнь. Мама с папой стирали белье во дворе – замачивали его в огромном корыте и полоскали в нем же, таская воду из колодца. А она играла в песочнице перед домом, предоставленная самой себе. Девочка так увлеклась «выпеканием» пирожков в разноцветных формочках, что не заметила, как к ней подошли двое – женщина в длинном белом платье, больше похожем на простыню, и красивый мужчина со странной повязкой на голове. Не успела Маша сообразить, что к чему, как пара присела возле нее на корточки.

– Привет! Что ты лепишь? – женщина улыбалась, а голос был мягкий и добрый. – Ты любишь ириски? – спросила она.

– Люблю, – ответила девочка.

– Это Гриша, – она указала на мужчину и сообщила, что он работает на фабрике, где делают ириски, но с собой у него нет, зато есть в машине, и если они все вместе немного прогуляются до того места за углом, где она стоит, то непременно ее угостят.

– Хорошо, – ответила девочка. Только возьму с собой Мишку! Вон он лежит – и указала в сторону низенькой калитки. Я без него никогда не ухожу из дома.

Пара переглянулась, но действий никаких не предприняла. Медведь действительно лежал у забора. Правда, о своей неразлучности с ним девочка преувеличила – она бросила его пару дней назад и вспомнила о нем только сейчас. Как только Маша поравнялась с лежащим на траве мишкой, она побежала со всех ног в сторону двора с криками: «Мама, папа, белые одежды, белые одежды…».

Папа быстрым шагом обогнул дом, но увидел только, как вдалеке развевается что-то похожее на простыню, сектанты исчезли.

А ириски Маша ненавидела. Как-то раз конфета намертво завязла у нее во рту и пришлось вытаскивать вместе с шатающимся молочным зубом. Наставления мамы ли щелкнули в памяти в нужную минуту, или ириска была не тем лакомством, на которое бы клюнула девочка, неизвестно. Часто Маша думала о тех намерениях, которые были у этих людей, и как повернулась бы ее жизнь, прогуляйся она за конфетами… В будущем Маша отгоняла эти видения и мысленно благодарила родителей, которые в это сложно время, как могли, оберегали от неприятностей.

После этого случая прошло семь лет, когда по их маленькому городку разнеслась новость – маньяк напал на девочку из параллельного класса Маши. Это произошло поздно вечером – из-за ремонта школы, дети, начиная с 5-го класса, были вынуждены заниматься во вторую смену. Мужчина подкараулил ее в кустах практически у самого дома. Девочка осталась жива, но маньяка не поймали – в поселке объявили что-то наподобие комендантского часа: родители провожали детей в школу и встречали в темное время суток. Иногда мамы и папы задерживались на работе, так что встречать или искать порой нужно было их самих. Маша не страшилась маньяка, но жутко боялась темноты.

В один из декабрьских вечеров девочка перебежками от фонаря к фонарю возвращалась из школы. Так получилось, что в этот день встретить ее было некому – отец уже вторую неделю сидел над годовым отчетом, мама уехала на трехдневный семинар в областной центр, а старший брат сам учился во вторую смену, правда, в другой школе.

Когда Маша прибавляла шаг, холодные мерцающие звезды начинали двигаться и вращаться, словно велосипедные катафоты. Луна сливалась с фонарным светом, и оттого тени от столбов и деревьев становились еще черней. Маша старалась не оглядываться, она шла, ускоряясь на темных участках, изо всех сил прислушиваясь к скрипу снега – не различит ли она других шагов в этой дурацкой темноте? Маша боялась не какого-то человека, а, скорее, оживших теней и чудищ с мохнатыми лапами. Но вот уже показалась знакомая калитка, девочка хватается за ручку, сердце стучит – еще чуть-чуть и она дома. Маша заскакивает во двор, доходит до брезентового навеса, уже видит крыльцо, как из-за навеса на ее лицо опускается чья-то рука. От ужаса Маша онемела, все, что она могла – издать какой-то странный негромкий вопль, как раз в тот момент, когда из-за угла показалось смеющееся лицо брата. Маша с яростью стукнула его по плечу и заплакала.