Таня Гроттер и перстень с жемчужиной

Заклятье, насчитывающее двадцать тысяч семьсот два стиха, непрерывно произносилось Оскарусом на протяжении двенадцати суток и на веки вечные лишало любую представительницу прекрасного пола возможности переступить порог его комнаты. Вздумай хотя бы одна дочь, внучка или правнучка Евы ослушаться, пришлось бы впервые в истории Тибидохса использовать пылесос по его прямому назначению. Разумеется, мужская часть учащихся сумела оценить возможности комнаты Оскаруса и часто собиралась здесь, в «мужском клубе».

Внутри комната Оскаруса была просторнее спортивного зала. Тут и десятку циклопов нашлось бы где попрыгать. «Нет, точно без пятого измерения не обошлось», – подумал Ягун. Он всегда думал об этом, заходя в эту комнату, и сам удивлялся, как предсказуемо течет в иных ситуациях его прыгучая мысль.

Открыв дверь, играющий комментатор на минуту остановился на пороге, определяясь. У окна на кривоногой кушетке лежал Демьян Горьянов и пролистывал подшивку «Магического оборзевателя» за прошедший год.

«Ну, Горьянова нам даром не надо!» – подумал Ягун, торопливо вспоминая, не пил ли он сегодня молока.

В кресле у камина сидел Шурасик. Выпускник Тибидохса, а ныне магфордский магспирант, задумчиво чертил в воздухе буквы, и они повисали дымными кольцами.

– Возможно, не я первый заметил, но какое забавное все же слово: «победа»! – сказал Шурасик.

– Чего же в нем забавного-то? Прочное такое слово, радостное. Слово «облом» нравится мне гораздо меньше, – не понял Ягун.

– Да вот смотри, что получается, если от него отгрызать по букве! – сказал Шурасик, начиная по одному рассеивать дымные кольца. – «Победа – обеда – беда – еда – да»! Ну не прелесть, а? А из твоего «облома», кроме «лома», ничего ценного не получишь.

– Ты это напрасно. Лом иногда тоже бывает полезен, – заявил Ягун и отошел от Шурасика.

Гуня Гломов методично обрабатывал кулаками грохочущий щит, укрепленный на массивном, из цельного дубового ствола манекене. После каждого удара манекен проворачивался и атаковал Гуню тяжелыми деревянными шарами, прикованными цепью к его далеко отставленной руке. Гломов с гоготом приседал, и шары проносились у него над головой.

Шурасику первому надоели производимые Гломовым звуки. Он потрогал пальцем ушную раковину и, поморщившись, сказал:

– Гуня, довожу до твоего сведения, что этот манекен предназначен совсем для других целей!

Гуня обернулся, утратил бдительность и тотчас был сбит с ног коварными шарами. Рыча, он вскочил и боднул щит лбом.

– В летописях упомянуто, что некогда манекен стоял рядом с драконбольным полем. Всадник должен был ударить копьем в центр щита, и, если он делал это недостаточно точно, шары выбивали его из седла.

– А если в центр? Шары не проворачивались? – недоверчиво спросил Гуня.

– Проворачивались, родной, еще как… Но вес шаров был так рассчитан, что они проносились над всадником, не задевая его, – заверил его Шурасик.

Велев Гуне отойти на три шага, он выпустил две боевые искры – одну в центр щита, другую в край. В первом случае шары безвредно пронеслись над головой Гуни. Во втором – сбитый с ног Гломов издал боевой клич и кинулся убивать Шурасика.

Ягун хмыкнул и, заметив вошедшего Жикина, направился к нему. Доводить Жорика было одним из самых больших интеллектуальных удовольствий бурной юности играющего комментатора.

– Жикин, паладин души моей, поведай мне, отчего на твоем прекрасном лице написано такое невыразимое страдание? – спросил Ягун выспренно.

– Чего? – не понял Жора.

– А того! Говорю: чё тухлый такой? – пояснил Ягун.

Жикин подозрительно посмотрел на него. Лицо играющего комментатора выражало лишь искреннее участие. Жора же был не из тех, кому идет на пользу отрицательный опыт.

– Да вот, Склепова меня добила только что!

– Чем? Лопатой?

– Нет. Подвалила и спрашивает: «Жор, тебе не стыдно выглядеть так кошмарно? И не надо демагогии: отвечай только «да» или «нет»». И что я мог ответить? «Да» – «Нет»? – вознегодовал Жикин.

Ягун посмотрел на него с состраданием.

– Прекрасный вопрос! В духе фрекен Бок: «Вы перестали пить коньяк по утрам?» Но я знаю вопрос еще лучше, своего рода тест на интеллект. После него три человека из десяти полезут с кулаками, а еще пятеро перестанут с тобой разговаривать.

– И что за вопрос? – заинтересовался Жикин.

– «Что ты почувствуешь, если я по большому секрету скажу тебе, что ты совсем тупой?»

Жора задумался. Заметно было, что он и так и сяк поворачивает вопрос и не находит достойного ответа.

– А ты что почувствуешь, Ягун? – спросил он.

– Удовольствие, родной мой. Глубочайшее удовлетворение. К человеку, который смеется, когда на него катят бочки, никто никогда не пристает. Поверь моему опыту!

Дверь скрипнула, и в комнату мага Оскаруса просунулась голова Ваньки.

– О, Ванек! Иди сюда, друг Ваня! – подал голос Демьян Горьянов, которому наскучило читать «Магический оборзеватель» и хотелось, чтобы что-нибудь в ком-нибудь прокисло.

Ванька молча показал Горьянову скрещенные пальцы, и тот, убедившись, что дело не выгорело, отвял. Когда Ягун встретился с Ванькой взглядом, тот поманил его и сразу исчез. Ягун последовал за ним.