Таня Гроттер и птица титанов

– Ногами-то зачем было шевелить? Все равно земли не касался! – шепнула Танья.

Шурассо сделал вид, что не расслышал.

– Осмелюсь обратить твое внимание на интереснейшее атмосферное явление: на залипание солнца в зените! – произнес он нудным голосом и разразился лекцией мгновений на триста.

Танья отошла от него. А тут кто? О! Какой сюрприз! Прихрамывающий Гуньо, тяжелыми сапогами содравший себе ноги до крови! Рядом с Гуньо его девушка – языкастая Гробо Клеппо.

– Класс! Вместе прорвались! – обрадованно воскликнула Танья и, спохватившись, поспешно добавила: – Ой, в смысле долгих вам конвульсий и вежливых гробовых червяков!

– И тебе того же, Груттирша! Стрелу из самопала в глаз и хорошенький типун на язык! – не задумываясь, отозвалась Клеппо.

Солдамаг отомкнул замок и плечом навалился на тяжелую створку.

У Таньи перехватило дух, хотя на первый взгляд Холм Удачи не представлял ничего особенного – выжженный солнцем пригорок с семью камнями. В каждом камне – похожее на кресло углубление. Завтра на рассвете семь победителей займут семь каменных кресел. Мать-опекунша и еще шесть магусов прочтут необходимые заклинания на языке мертвых. Каждый магус будет читать собственное неповторимое заклинание, причем одновременно с другими. Если хотя бы кто-то из них ошибется в единственном звуке, например, произнесет долгую гласную вместо краткой, чуть поспешит или не там поставит ударение, – погибнет и он сам, и тот, кого он переносит.

Танья бросила быстрый взгляд на скамейку судей, установленную у ворот. Всех судей было трое: Клеп Клепыч, Тиштря и Веник Вий. Веник Вий, которому никто не пожелал поднять веки, пребывал в глубокой многолетней спячке. Некоторые утверждали, что он давно умер, а Клеп Клепыч и Тиштря таскают с собой его набальзамированную мумию, чтобы прикарманивать полагающиеся ему самородки.

Клеп Клепыч и Тиштря о чем-то шептались, используя надежнейшие заклинания против подслушивания. И все множество магусов и людей, запрудивших огромную городскую площадь и примыкавшие к ней улочки, знали, о чем они шепчутся.

Это было очевидно. Победителей – восемь. А кресел всего семь…

Они подошли к валунам и, не приближаясь, застыли у проведенной на песке черты. Танье никогда не приходилось видеть камни так близко. Темные, блестящие, монолитные. Кажется, не существует ни силы, ни инструмента, которые раскололи бы их или отбили хотя бы крошечный кусочек. Но как тогда возникли кресла?

«Может, давным-давно камни привезли рекой из-за гор? Здесь в долине таких нигде нет», – подумала Танья.

Клеп Клепыч – низенький, крепкий, с животиком и буравящим взглядом из-под косматых бровей – откашлялся в кулак и гнусаво произнес:

– Сегодня знаменательный день! Вы все приложили много стараний и гражданской подлости. Мы гордимся вами, завидуем и в хорошем смысле вас ненавидим! Однако ситуация непростая! К финишу пришло восемь человек, однако лишь семеро смогут покинуть наш мир. Кто-то один останется.

Клеп Клепыч сделал паузу. Глазки его поочередно обвели каждого, точно он ожидал, что кто-то шагнет вперед и крикнет: «Я! Я останусь!» Но никто не выскочил и не крикнул. Все восемь настороженно молчали.

– Желающих нет, так что смотрим по грандам. – Клеп Клепыч оглянулся на Тиштрю, который торопливо сунул ему в ладонь мятую бумажку. Танья заволновалась.

«Вдруг у меня меньше всех?» – мелькнула пугливая мысль.

Количество грандов – личная информация. Конечно, есть и такие, кто охотно ею делится, однако большинство хранит ее в тайне.

– Шурей Шурассо – 910 грандов. Ого, неплохо! Рэйто Шейто-Крейто – 901 гранд… Достойно уважения! Жанин Абот – 885. Танья Грутти – 882. Гуньо Глуми – 850, Гулеб Буй-Борс – 849, Гробо Клеппо – 861. Жоро Жико – 853… Таким образом, получается, что выбывает у нас…

Негнущийся палец Клеп Клепыча, больше привыкший к боевому молоту, чем к бумаге, заскользил по бумажке.

Внезапно Жоро Жико едва слышно вскрикнул. В первую секунду никто не придал этому значения. Ну мало ли… Обрадовался человек, что попал в семерку, имея всего 853 гранда! Но тут Жоро Жико покачнулся и грузно осел на землю.

Его правая нога раздувалась на глазах. Вскоре она была толще колонны. Жуткая, сизо-багровая. Кажется, ткни ее пальцем, и лопнет, как сарделька. Если сейчас попытаться согнуть ногу в колене – кожа не выдержит и во все стороны полетят брызги.

Раненый тоже знал это и, вцепившись кому-то в руку, раскачивался, мыча от дикой боли. Лег на спину и лежал, глядя в небо и кусая губы. Он не стонал. Стонать не принято, пока ты в сознании. Жаловаться тоже. Все равно никто не пожалеет, только будут издеваться. Опять же, если ты громко стонешь или лезешь с советами, врач имеет право тебя добить. Он тоже не железный.

Магус Тиштря присел на корточки и, оглядев ногу раненого, двумя пальцами вытянул шип. Осторожно обнюхал его, расширяя желтоватые, заросшие темным волосом ноздри, и уверенно сообщил:

– Варага!