Таня Гроттер и птица титанов

Человеку кажется, что для счастья ему нужен большой оранжевый апельсин. А ему упорно дают красное круглое яблоко. И вот год за годом он заморачивается этим большим оранжевым апельсином. Портит себе кровь, ноет, тоскует. И никогда не скажет себе: зачем мне сдался этот апельсин? Почему бы мне не радоваться тому, что есть? Все равно, если мне начнут давать сплошные оранжевые апельсины, я захочу красное круглое яблоко и буду ныть и тосковать по тому, на что сейчас смотреть не могу. Потому что такая уж я зараза.

Зуби Великая, Ужасная и Единственная в своем роде

Таня проснулась не раньше, чем сработало третье по счету пробуждающее заклинание. Первое заклинание сдернуло с нее одеяло, проползшее по лицу мокрой медузой. Второе опрокинуло кровать. Третье превратило коврик рядом с кроватью в бурное море.

Таня вынырнула и, отплевывая воду со вкусом яблочного сока (заклинание где-то дало сбой), выбралась животом на кровать. Пижама была насквозь мокрая. Розовые пупперчики, украшавшие пижаму (это была пижама из подарочной рекламной серии), мелко дрожали и лязгали зубами.

Кровать Гробыни пустовала. Таня увидела это, и все события прошедшего дня разом обрушились на нее. Таня затолкала бурлящий коврик под кровать. Переодеваясь, она мрачно думала о том, что с каждым днем все больше становится роботом и все меньше человеком. Рано утром встала, приняла душ, оделась, натянула на зябнущие ступни шерстяные носки, а на лицо – улыбку и пошла по маршруту. Вечером вернулась, стянула с ног носки, а с лица улыбку и рухнула в кровать.

Впрочем, это были ее обычные утренние мысли. После завтрака и чашки кофе они обычно рассеивались. Ванька дожидался Таню у подъемного моста. У его ноги чихал чешуей старый пылесос, который Валялкин боялся глушить из опасения, что он больше не заведется.

– А где твой контрабас? – удивленно спросил он, ничего не увидев в ее руках.

– Мы пойдем пешком! Только не надо говорить, что туда двадцать километров!

– Не двадцать!

– Ну вот видишь!

– … восемнадцать, если вдоль океана.

– Ерунда! Ты сам признал, что не двадцать! Идем!

Ванька заглушил пылесос и, чтобы не возвращаться, спрятал его под мост.

– Смотри: устанешь! Я тебя, конечно, дотащу, но восемнадцать туда и восемнадцать обратно…

Таня была далеко впереди. Ваньке пришлось догонять ее. Она шла легким, пружинистым шагом. Километров восемь Ванька продержался, не отставая, и лишь потом стал понемногу сдавать, то переходя на бег, то беспомощно останавливаясь. Все же Таня была приятно удивлена: для этого мира у Ваньки оказалась отличная, просто неожиданная выносливость.

Распогодилось. Солнце сияло так возмутительно, что казалось пузатым самоваром, в котором кипело счастье. По тибидохскому парку яркими пятнами разливалась осень. В соснах скрипели старые лешаки, одревесневшие, малоподвижные, почти превратившиеся в деревья и оживавшие лишь в утренние часы на солнцепеке, когда солнце разогревало им кровь. На их плоских, похожих на пни подбородках пробивалась мелкая поросль.

Между старыми лешаками сновал малютка Клоппик и комбинировал, выведывая тайны первомира в обмен на бутылочки с ядреными удобрениями, до которых лешаки были большими охотниками.

– Эй, Клоппик! Не трави лешаков! Уши надеру! – издали крикнул ему Ванька.

Лучше бы он промолчал. Лешаки заскрипели, а малютка Клоппик рассердился и напустил на Ваньку и Таню наколдованного великана, который сам себя складывал из камней и старых коряг. Минут через десять собравший в лесу весь бурелом великан был ростом с пятиэтажный дом и оставлял за собой просеку. Как и все изобретения малютки Клоппика, он был неуязвим и, когда в него попадали боевые искры, только наливался силой, впитывая их. Клоппик, окруженный скрипучими лешаками, махал вслед великану красным в горошек платочком и нежно называл его Полудуриком.

Делать нечего: пришлось удирать. Великан сотрясал землю и осыпал их камнями и трухлявыми стволами. Избавиться от великана удалось километра через два, когда начались скалы, в которых Таня и Ванька смогли укрыться. Потеряв их из виду, великан некоторое время, шатаясь, простоял на месте, после чего рассыпался.