Танкер 'Дербент'

"Что-то я натворила неладное, - думала она, переворачиваясь на спину и открывая глаза. - Ну, давай разберемся и покончим с этим... Саша на "Дербенте", и о нем ничего не известно. Это самое главное, но скоро все выяснится, и... тут я ни в чем не виновата. Что же еще? Он стал другой... нет, он всегда был другой, не такой, каким я его представляла. Разве он неудачник, фантазер? Теперь о нем пишут в газетах... А Яшка Нейман оказался пределыциком, и его ругают на собраниях, а он старается изобразить так, будто никогда и не думал травить стахановца Басова. Но ведь я-то тут ни при чем... Врешь!.. Ты тоже травила его вместе с другими, но об этом никто не знает... Вместе с Нейманом... Фу, какая гадость!.. А все-таки, когда сегодня случилось, несчастье, я боялась за него. Значит, уж не такая я; дрянь? Опять врешь! Он никогда не был тебе безразлиг чен, ты всегда тянулась к нему. Но тебя напугали его неудачи, и ты шарахнулась от него, как лошадь. Попросту струсила... Ясно. Еще что? Ах да, этот Истомин! Ты ставила его в пример Саше, потому что он преуспевает и его ценит начальство. Сашка слушал и молчал. Да что же это такое?.. Слушал и молчал... Дура, заплачь теперь!"

Муся повертелась на кровати, покусала губы и дейтствительно заплакала. Она вспомнила, как однажды зашла к Истомину на службу в управление пароходства, чтобы идти с ним в театр. Это было в середине лета. Саша давно ушел в море, и она встречалась с Истоминым почти ежедневно.

У подъезда стоял автомобиль Годояна, и вокруг него прохаживался маленький потный шофер, протирая тряпкой стекла машины. Минуту спустя из подъезда вышел Истомин в сопровождении нескольких сотрудников. Не замечая Муси, он подошел к машине.

- Здравствуй, Николай, - любезно приветствовал он шофера. - Как дела? Степан Дмитриевич на совещании?

Он вытащил портсигар и протянул его шоферу. В его движениях и в тоне голоса Муся заметила что-то заискивающее, и, вероятно, это заметил также и шофер, небрежно взявший папиросу и разминавший ее маслеными пальцами.

- Хорош "фордик", - завистливо сказал Истомин пожилому человеку, стоявшему рядом с ним, - эх, кабы нам-то...

Он обернулся и увидел Мусю.

- Я опоздал немного, - сказал он совсем другим, уверенным и внушительным, голосом, - меня задержали, простите.

Мусе показалось, будто он нарочно громко произнес эту фразу, чтобы ее услышали его товарищи, стоявшие на тротуаре. Она встретилась глазами с шофером и покраснела.

- Вы пришли вовремя, - отрезала она сухо. - Что же, пойдемте.

В это время из подъезда вышел Годоян. Он подхватил портфель под мышку, снял очки и принялся протирать их носовым платком, близоруко щурясь. Истомин выпустил Мусину руку, нахмурился и коротко-ловко поклонился. Годоян прикоснулся к фуражке и полез в машину.

- Вы видели? - спросил Истомин, шагая рядом с Мусей по тротуару. - Он меня знает и всегда раскланивается со мной при встрече. Других он даже не заметил. Вы видели?

В тот вечер совсем не было ветра, и над городом висел густой, неподвижный воздух, напитанный запахом цветов и бензинной гари. По гладкому зеркалу взморья двигались красные и зеленые огни судов, и Муся все смотрела в ту сторону, отвечала невпопад и чувствовала себя одинокой, никому не нужной. С тех пор прошло много месяцев, но воспоминание вдруг встало так живо, как будто все это случилось вчера.

"Завтра пойду на пристань, - думала она, понемногу успокаиваясь. Пойду ли? Саше покажется, что я из-за газетных статей к нему прибежала. Все равно, пусть думает, что хочет... Мне бы только увидеть его разок. Теперь уж я засну, потому что решила идти и мне не о чем больше думать... Нет, постой. Как могла я так ошибаться?.. Струсила его неудачи? Нет, тут есть еще что-то. Я не понимала главного в нем: необходимости для него, - такого, как он есть, - идти по этому трудному, но единственному для него пути..."

Откуда-то появилось лицо старухи. И эта с таким усилием завоеванная мысль вдруг затуманилась, исказилась. Старуха совала в рот леденцы, и щеки ее тряслись, как у бульдога. Муся не сразу смогла освободиться от этой старухи, но, засыпая, повернулась на бок, и сразу перед ней появилось другое лицо, спокойное, пожалуй даже немного флегматичное, и у глаз мелкие морщинки на шафранной коже. И Муся отчаянно потянулась обеими руками к этому лицу, боясь, чтобы оно не исчезло.

- Мне так не хватало тебя, командир, - пожаловалась она, блаженно улыбаясь. - Но ты уже уходишь? Именно теперь, когда я так стосковалась по тебе? Послушай, я знаю теперь, что это необходимо, тебе пора идти. Видишь, я не удерживаю тебя, хоть мне и больно. Как больно, как ясно и хорошо...

Дорогое лицо затуманилось и исчезло. Больше оно не появлялось, и Мусе снились потом физкультурные соревнования, дежурство на радио, какие-то телеграммы. Но все время, пока она спала, ее не покидало светлое, горделивое чувство, которое оставило первое сновидение.