Танкер «Дербент» • Инженер

Завод неказист и нисколько не напоминает нарядные капитальные корпуса московского «Нефтегаза». Как и все сооружения на промыслах, эта временная постройка может быть легко перенесена на новое место. Кругом ни деревца, ни травинки — голая сухая земля, черные трубы, кучи глины. Анне Львовне завод кажется просто жалким. Она знает, что так выглядят все глинозаводы на промыслах, что строить их иначе было бы неразумно. И все-таки ей хотелось бы, чтобы он выглядел покрасивее... Но это — еще не все. Завод, точно малый ребенок, страдает множеством детских болезней: ремни соскакивают, сальники текут, транспортеры буксуют и останавливаются. Завод работает уже целую неделю, но он все еще понемногу достраивается. Анна Львовна ходит по площадке, взбирается на лестницы, наблюдает операции и находит все новые недостатки. Она приказывает расширять проходы, прорубать двери, заставляет перебирать механизмы. Она знает, что не успокоится до тех пор, пока не получит новую работу. Так бывало с ней на каждой стройке. Здесь она многому научилась и теперь видит, как можно сделать проще, дешевле, быстрее. И все же это хороший завод, он снабжает раствором весь район, настоящим, превосходным раствором. И его надо сделать еще лучше. Не беда, что мастера уже начали ворчать. Осталось сделать совсем немного: вот здесь подтянуть фланец, там обшить досками передачу, повесить инструкцию, подвести освещение. Завод проходил уже сдаточные испытания, но Анна Львовна все еще продолжала работать.

А работать становилось тяжело. Началась жара, лужи на дорогах высохли, покрылись трещинами, белой соленой коркой и припудрились пылью, взлетавшей столбом при малейшем порыве ветра. Солнце стояло в безоблачном голубом небе, как опрокинутый ковш, наполненный кипящим металлом. Трудно было ходить под его жаркими брызгами, дышать сухой пылью и носить тяжелый живот. Не новую работу, а декретный отпуск предстояло ей скоро взять. По выходным дням она превращалась в плаксу; она положительно изводила Варвару всякими жалобами и капризами. Другая на месте Варвары давно потеряла бы терпение. Но Варвара — хороший товарищ, умеет подбодрить и рассеять дурное настроение.

— Ты не смотри на эти пятна, — говорила она, заметив, что Аня хмурится, глядясь в зеркало. — Это избыток крови наружу просится. Потеряешь кровь, беленькая станешь. Я, милая, сама на сносях, как яблоко порченое, ходила.

И она трепала Аню по спине маленькой жесткой рукой и приглаживала волосы, как ребенку. А потом начинала петь сильным сипловатым и озорным голосом деревенской песельницы:

Соловей кукушке
Ущипнул макушку.
Ты не плачь, кукушка,
Заживет макушка.

И обе хохотали.

А иногда они вместе шили что-нибудь, полулежа на оттоманке, и болтали обо всем понемножку — о промыслах, о деревне, о подземных залах московского метро. Только о самом главном — о своем горе — никогда не говорила Аня, не потому, что стыдилась Варвары, а просто избегала и в мыслях касаться больного места. Варвара понимала это и умела повести разговор так, чтобы не наводить подругу на тяжелые воспоминания.

Ночью Аня долго не может заснуть. Она ворочается с боку на бок и каждую мысль останавливает на пороге сознания, проверяя, не следует ли ее отогнать. Даже самое случайное, самое далекое воспоминание способно лишить ее сна.

Вспомнится, например, старик Енисейцев, тот самый, который злорадно пророчил ей когда-то: «Едва ли вы станете инженером». Как живой встает он перед Аней со своей зеленой фуражкой, молоточками и пугливой, надменной усмешкой. Старый, образованный и не глупый инженер с чертами кастовой ограниченности и самовлюбленности, он растерялся перед лицом событий, которых не смог понять. О, он был далеко не глуп, этот нобелевский спец, и все-таки не понял того, что чутьем понимал каждый рабочий на руководимых им промыслах. Это бывает, это часто бывает... Хорошо, что его убрали отсюда. Опять сердце колотится... Вот теперь и не заснешь. Поговорить бы с Варварой. Но она спит. А может быть, и не спит? Что, если окликнуть ее потихоньку?

— Варвара!

— Ну, что тебе? — сонно бормочет Варвара. — Степан вернулся?

— Нет. Мне послышалось, ты что-то сказала, — выдумывает Аня.

— Ничего я не говорила. — В темноте голос Варвары кажется сердитым. — А ты все не спишь?

— Нет.

Молчание. Слышно, как Варвара встает и, зевая, отыскивает розетку выключателя. Аня отворачивается к стене. Ей стыдно.

— Ну, давай поболтаем, — говорит Варвара, присаживаясь к ней на постель. — Ты о чем сейчас думала?

— Об одном старике. Работал здесь инженером... Порядочная дрянь был. — И Анна Львовна спокойно рассказывает Варваре о Енисейцеве, и ей уже не кажется, что это имеет к ней какое-либо отношение.

Только днем, на заводе, Анна Львовна чувствует себя человеком. Остановится мотор, рабочий порежет палец или обнаружится брак — все первым делом обращаются к ней: что она скажет? Поневоле забудешь о своих неприятностях и начнешь строже относиться к себе и другим.