Танкер «Дербент»

— Вчера мы подняли обороты левого двигателя до ста двенадцати, — сказал он, оглядываясь, — все видели?

Басов говорит, что можно получить все сто пятнадцать.

Он схватил со стола телеграмму и быстро вышел. Матрос Хрулев проводил его глазами с недоброй усмешкой.

— Землю роет, — сказал он, подмигивая Алявдину, — теперь, надо думать, к механику побежал, выгибаться. Подлизывается, бичкомер! А его ведь за хулиганство судили, вы знаете?

— За пьянку, — угрюмо поправил Котельников. — Зачем болтаешь зря? Поганый у тебя язык, Хрулев, что швабра палубная!

Гусейн приоткрыл дверь в каюту Басова. Старший механик сидел за столом, подпирая кулаками виски.

— Зубы болят? — спросил Гусейн, осторожно закрывая дверь.

— Нет, зубы в порядке, — сказал Басов, потягиваясь, — что это ты вздумал? Просто заснуть никак не могу. Ночь не спал, а вот не спится.

Гусейн присел на кончик стула и развернул телеграмму, но почему-то сложил ее опять.

— Тоскуете, значит, — спросил он участливо, — я давно замечаю. О чем бы это?

— Всякое в голову лезет, — отозвался механик скучным голосом. Он поднял голову и вдруг усмехнулся не то над собой, не то над вопросом Гусейна. — Жену на берегу оставил, — добавил он неожиданно.

— Молодая небось? — оскалил зубы Гусейн.

— Молодая… Так ведь и я не старик. Знаешь что? Говори мне «ты» без стеснения. Мы не на работе.

Гусейн с удовольствием уселся поудобнее на стуле и скрестил ноги.

— Эка грусть, подумаешь, — сказал он беспечно, — кончится навигация — поживешь дома. Детей нет еще? Будут и дети.

— Не так все просто, Мустафа.

— Неужели не поладили?

— Не поладили. Меня сюда послали. Ей это не подходит, Мустафа.

Гусейн перестал улыбаться.

— Эх, жизнь! Я вот про себя скажу, — прорвался он неудержимо, — познакомился я, брат ты мой, с девушкой. Она очень славная, душевный человек, я тебе скажу. Институт кончает. Да ведь как знакомство вести, когда за месяц всего два раза свидеться пришлось. То ночью придем в порт, а то рано утром, когда ей некогда.

На пристань я ее не зову — вдруг опоздаем или не смогу я уйти с танкера. На пристанях ребята зубастые, начнут задевать: вам, мол, скучно, да не проводить ли вас, то да се. Обидеть ее могут, очень свободно. Встречаемся мы с ней на бульваре, и разговоры у нас чудные бывают. Интересуется она, как живут моряки и почему мы не выполняем плана перевозок. Чувствую я, что она хочет от меня чего-то и как будто ждет от меня большого дела. Ты, говорит, горяч и настойчив, у тебя много бесстрашия.

— Умная, — сказал Басов. — Что же ты ответил?

— Трепался, конечно. Станем, мол, и мы знатными, погоди с недельку. Вот и выходит, что ничего у нас с ней не будет. На берегу много людей. Есть и горячие и настойчивые — только выбирай. Может быть, она уже встретила кого-нибудь, пока я был в море. Да и сама она на серьезное дело способна. На строительной практике десятником была. Меня, говорит, сезонники очень уважают, ей-богу! Слушал я ее, и мне стало грустно.

Пути наши разные, Александр Иванович.

— Тебя послушать, так все моряки холостыми ходить должны, — улыбнулся Басов. — Это вздор. У Котельникова вот жена и ребенок, у боцмана дети в школу ходят. И какие славные ребятишки, ты бы посмотрел!

— Про себя-то забыл? Агитируешь!

Басов встал и прошелся по каюте.

— Я пошутил; Мустафа, — сказал он виновато, — у меня нет жены, я один. Ты спросил насчет зубов, и мне стало смешно. Глупо пошутил, извини…

— Ом-манул, значит, — протянул Гусейн, смачивая языком самокрутку, — ну, ладно, шути на здоровье. — Он развернул телеграмму. — Прочти-ка, что «Агамали» ответил.

Он терпеливо ждал, пока механик читал телеграмму.

— Двадцать пять тысяч тонн сверх плана, — сказал Басов, — тяжелое обязательство. Но я думаю, что оно нам по плечу, если мобилизовать все средства, разумеется.

— Какие средства?

— Скорость хода и грузовых операций. Может быть, есть и другие средства.

Гусейн задумался.

— Нельзя ли увеличить грузоподъемность «Дербента»? — спросил он.

— Нельзя, Мустафа, «Дербент» не резиновый.

— Ты не шути… Сколько мы забираем горючего на стоянке? С запасом на четыре рейса?

— Ну, на четыре. Но при чем здесь горючее?

— Если запастись горючим только на один рейс — тогда полезного груза мы можем взять на триста тонн больше.

— Ах, черт! — вскрикнул Басов. — Правда! Мне это не приходило в голову. Зачем же мы возим четырех кратный запас?

— Не знаю. Такое правило. На случай всемирного потопа, должно быть.

— Ну, это дудки. Надо возить не балласт, а груз. Как никто не додумался до этого? — Басов остановился. — Нельзя ли еще что-нибудь снять?

— В канатном погребе много цепей, якорей запасных и всякого хлама, — сказал Гусейн задумчиво, — потом остается кладовая машинного отделения и мастерские. Если собрать весь железный лом и старье на судне, это составит тонн пятьдесят.

— Итого лишних триста пятьдесят тонн за рейс?

— Ишь ты, — просиял Гусейн, — а ты говорил, будто нельзя увеличить грузоподъемность!

4