Танки идут ромбом

Царева в роте считали бесстрашным солдатом, и он всячески старался поддерживать это лестное мнение о себе. Но нелегко давалось ему бесстрашие. Уже в ту минуту, как получал задание, он начинал волноваться, и волнение нарастало по мере того, как он приближался к передовой, выползал на ничейную зону, подбирался к той черте, за которой уже все чужое - и кусты, и дороги, и тропы; где - ни закурить, ни сморкнуться, ни выругаться с досады или злости, когда что не так; где - каждый шорох таит в себе смертельную опасность. Может быть, потому-то и действовал он осмотрительно, расчетливо, потому-то и сопутствовала ему удача. Но сам Царев все свои удачи приписывал другому суеверной примете. Издавна тюменские лесники, уходя на медведя, оставляли дома завязанную узлом рубаху. Эту извечную дедовскую примету перенял Царев от отца и фанатично верил в нее. Каждый раз, отправляясь на разведку, он завязывал узлом старую нательную рубаху и прятал ее в вещевой мешок. Но сегодня рубахи не оказалось под руками, старший сержант Загрудный собрал все грязное белье во взводе и отдал в стирку, и Царев впервые пошел на задание, не оставив в роте "доброй приметы". Правда, дома, в Тюмени, лежит в сундуке рубаха с узлом, - он обязательно вернется с войны домой! - но все же суеверный страх какой-то особой, тяжелой тоской лег на сердце. Предчувствие неминуемой беды тяготило Царева и когда он шел с Саввушкиным по дороге и восхищался силищей, которую видел вокруг, и когда рассматривал вражеские окопы из хода сообщения, и особенно теперь, когда с минуты на минуту предстояло покинуть траншею. Минер казался Цареву подозрительно молодым и неопытным - потому так недоверчиво и расспрашивал его; раздражал сегодня и Саввушкин своей беспечностью - опять лузгает семечки, как девка на завалинке.

- Брось! - резко сказал Царев.

- Что, уже выходим?

- Да, выходим. Выверни карманы!

Только после того, как Царев убедился, что ни в руках, ни в карманах у Саввушкина не осталось ни одного семечка, дал команду выходить. Было уже темно. Царев чувствовал, что запаздывает, и это тоже раздражало его. Он шел за Павлиновым шаг в шаг и зорко следил за ним, когда тот обезвреживал мины. Идти было трудно по скользкой и волглой траве оврага. На выходе из ракитника остановились. Где-то в трех - пяти шагах находились проволочные заграждения. Колючая проволока обвешана жестянками - это Царев видел еще днем: загремит, и все пропало. Немцы всполошатся, пустят осветительные ракеты, начнут прощупывать овраг прожектором... Царев не знал, что в эту ночь немцы сами нуждались в кромешной тьме. Они готовились к наступлению и выслали саперов расчистить свои минные поля перед проволочными заграждениями. Как раз в ту минуту, когда Царев с Павлиновым и Саввушкиным остановились в трех шагах от витков колючей проволоки, по ту сторону витков, на поляне, приступали к работе немецкие минеры. Шагов их не было слышно. Поверху, по макушкам ракит, скользил ветерок и шелестел листьями, заглушая все ночные шорохи.

Надо было, как советовал ротный, успеть к тем кустам на склоне, куда выходил на ночь немецкий снайпер. Царев торопился и делал ошибку за ошибкой. Можно было проползти руслом ручья под проволочными заграждениями, а он стал искать когда-то, месяц назад, им же самим проделанный подкоп. Ползал вдоль витков и привлекал шумом немецких минеров. Они прекратили работу и молча, не обнаруживая себя, следили за действиями Царева и Саввушкина. Подкоп Царев не нашел, только потерял время, и спустя полчаса снова вернулся к ручью. Он понимал, что ползти к кустам уже бессмысленно, но все еще надеялся - не там, так в другом месте удастся подкараулить и схватить "языка". Еще не было случая, чтобы Царев не выполнил задания. О суеверной примете забыл. Просто страх перед неизвестностью и торопил и сковывал его движения.

Русло пришлось углублять и расширять. Он вгонял лопату в податливое, песчаное дно ручья, почти не соблюдая осторожности. Саввушкин, правда, уловил странные шорохи в ракитнике, как раз в том месте, где ручей выходил из-под витков колючей проволоки, но, привыкший всегда полагаться на Царева, не придал этому никакого значения. Когда дно было расчищено, первым полез под заграждения. За ним двинулся Царев. Павлинов остался поджидать их на своей стороне.