Экипажи двух последних Pz.IV попытались выйти из боя – медленно, с надрывом, пошли назад. Их плотно облепили разгоряченные бойцы, стали стучать винтовками по броне – вылезайте, черти, а не то сожжем заживо! Но панцеры продолжали упорно пятиться, да еще отстреливались на ходу. Ну, раз так… Подкинули огоньку на двигатели, полыхнуло высоко и жарко. Вскоре два взрыва завершили дело – оба танка сгорели вместе с экипажами. Советские пехотинцы едва успели отскочить в сторону…
Подчиненным подполковника Волкова даже не пришлось вступать в дело – обошлись и без них. Они, конечно, и рады были помочь, поддержать атаку, но стрелять опасались – между немецкими машинами шустро сновали фигуры в зеленых гимнастерках. А вдруг попадешь по своим? Оставалось стоять и смотреть, чем все завершится.
Завершилось, понятное дело, полным разгромом – панцеры были захвачены (кроме двух полностью сгоревших Pz.IV), экипажи – уничтожены. Уцелевшие гитлеровцы побежали к Икве – скорее в воду, сбивать пламя, лизавшее черные комбинезоны. Ударили по ним из ДТ, загнали глубоко в реку. Иква в этом месте была полноводная, быстрая, гитлеровцы, облаченные в неудобные комбезы, начали тонуть. Течение относило их тела на запад, откуда они и пришли…
В результате боя взяли тринадцать панцеров, захватили шестерых гитлеровцев – в том числе и офицера. Пригнали всех в штаб 24-го танкового полка – на допрос. Надо же выяснить, какие у немцев планы…
Первым к подполковнику Петру Волкову притащили побитого и весьма помятого обер-лейтенанта. Тот, как выяснилось, долго не хотел сдаваться, отстреливался до последнего («Двоих наших ранил, гад!»), а когда патроны закончились, решил дать деру, побежал к реке… Его догнали, повалили и хорошенько врезали – за товарищей. И потащили на допрос.
Офицер держался надменно, смотрел презрительно, свысока, всем своим видом показывая: ни на какие вопросы я отвечать не буду. Хоть режьте меня, хоть ешьте…
Подполковник Волков бросил на спесивого обер-лейтенанта быстрый взгляд, скривился, как от кислого лимона, и устало махнул рукой – в расход его! Чего возиться, видно же все… Мы тут не в тылу сидим, охранять этого гордого гуся некому, да и незачем…
Услышав слово «в расход», немец вдруг резко дернулся и произнес на чистейшем русском языке:
– Не надо меня расстреливать! Я все вам расскажу…
Петр Ильич удивленно поднял брови – откуда такое прекрасное знание языка? Говорит чисто, практически без акцента…
Генрих Шульц охотно пояснил: его мать – русская, урожденная Елена Шумко́ва. После большевистской революции уехала вместе с семьей в Латвию, затем перебралась в Германию, в Берлин, где ее отец получил должность инженера на химическом предприятии. Через некоторое время вышла замуж за молодого немецкого инженера, и у них родился сын.
Русский язык Генрих знал с детства, по сути, тот был его вторым родным. Но вместе с любовью к русской культуре и языку мать воспитала в сыне и ненависть к большевикам, лишившим ее семью удобной квартиры на Литейном в Петербурге, большого загородного дома у Черной речки и спокойной, сытой жизни в России…
Генрих блестяще окончил среднюю школу и решил стать офицером – чтобы защищать родину, Германию, от злых комиссаров, которые так и норовят поработить ее, а также весь остальной мир… Подал бумаги и вскоре отправился на год в армию – как положено.
Служил старательно, как говорится, не за страх, а за совесть, был отмечен командиром батальона, поэтому с поступлением в танковое училище в Вюнсдорфе проблем у него не возникло. Через три года Генрих наконец стал лейтенантом и сразу же угодил на войну – началась Французская кампания.
Воевал он храбро, умело, проявил себя исполнительным, грамотным офицером. За отличную службу получил Железный крест 2-го класса и должность командира роты.
После победы над французами дивизию оставили под Парижем, и о такой службе можно было только мечтать – красивые женщины, рестораны, театры… Но Генрих попросился в Польшу, на восток. Он знал, что рано или поздно, но начнется война с большевиками, и он должен быть среди тех, кто первым перейдет границу Советского Союза.
Начальство его желание одобрило и оценило – не отсиживается в тылу, сам рвется на войну. К тому же офицер с прекрасным знанием русского языка всегда пригодится… Карьера Генриха резко пошла вверх – вскоре он получил обер-лейтенанта.
И вот началась война. Ранним утром 22 июня танковая рота обер-лейтенанта Шульца первой (как он и мечтал) пересекла советскую границу и шустро пошла на восток… Генриху везло – в трех коротких стычках с отходящими советскими частями его танк не получил ни единой царапины. Будущее представлялось Шульцу в самых радужных тонах – видел себя уже гауптманом, командиром батальона. А потом, после победы, ему наверняка предложат и более высокую должность…
Но внезапно все рухнуло – на ржаном поле под Дубно в его танк полетели бутылки с зажигательной смесью. Пришлось срочно выпрыгивать и спасаться. Генрих отстреливался и почти ускользнул от разъяренных русских солдат, но его догнали и пленили. И вот теперь грозят расстрелом…