Танки на Москву

— Пусть послужит весточкой от нас.

— Пустое! Вряд ли его найдут среди этой неразберихи.

— Почему же? Если веришь, все возможно.

Светало. Гористые окрестности наполнялись утренними звуками — зашептала, заколыхалась трава, запели птицы воскресшего мира. В этом жизнерадостном многоголосии Глебов различил отдаленное механическое завывание. Вскоре на склоне, окутанном полумраком, показался грузовик — бледные фары освещали путь к месту крушения. Послышалась чужая речь.

— Вот и они.

3

— Не положено! — отрезал начальник поисковой группы.

— Товарищ полковник, Иван Васильич, — не сдавался Турин. — У меня земляк летел этим рейсом — вместе с невестой.

— Хочешь опознать их трупы?

— А может, они живы?

— Дай-то Бог, капитан, хотя маловероятно. Марш в вертушку!

Вылетели в полдень. Долго блуждали над угрюмыми отрогами, снижались, рискуя попасть под обстрел. Наконец в одном из квадратов обнаружили останки летательного аппарата. Сделав повторный круг, приземлились около.

Вертолет выгорел основательно. В покореженной кабине маячил силуэт летчика, который, уменьшившись вдвое, казался жутким карликом. Кое-где из-под пепельных обломков торчали обугленные кости, оплавленные фрагменты воинского обмундирования. Рядом валялись тела — истерзанные огнем, в горелых лохмотьях.

Капитан осмотрел всех.

— Ну что, нашел земляка с невестой? — посочувствовал Иван Васильевич.

— Нет.

— Ладно. — Полковник повернулся к солдатам. — Пакуйте «двухсотых» в мешки.

Турин отошел в сторону, закурил. Птица летела по небу. Дымка клубилась над ущельем. Шумел внизу поток вечности.

Докурив, капитан бросил окурок под куст. Уже собрался уходить, как вдруг заметил в траве небольшой предмет. Поднял — это была картонная иконка, завернутая в целлофан. Точно такую же он видел у Верочки, когда лежал в госпитале.

— Странно, — недоумевал Турин. — Как она здесь очутилась?

Остальных находка тоже удивила.

— Чудеса, да и только! — озадачился Иван Васильевич. — Ничуть не оплавилась. Нужно занести в протокол осмотра. Кстати, кто там изображен?

Турин взглянул на образок: облаченный в красный хитон святой держал в руках раскрытый ларец и тонкую ложечку, увенчанную крестиком. Он как будто приготовлялся дать лечебное снадобье, исцелить от слепого недуга, спасти. Слева направо от золотистого нимба вилась надпись: «Святой Пантелеимон»…

Навуходоносор

1

«При Навуходоносоре, царе вавилонском, Бог явил многие чудеса, в том числе спасение трех отроков в раскаленной печи, таким способом давая понять, что есть всевышняя десница, которая управляет судьбами людей».

Начальник караула закрыл книгу и вышел на воздух. Огненный закат догорал над Грозным. Вдали пламенели края кучевых облаков, оттеняя синюю густоту посредине. Трассирующие пули время от времени рикошетили о камни, стремительными искорками уносились ввысь. Все это напоминало громадную печь, в которой потрескивают горящие поленья.

Постояв у заката, начальник караула объявил:

— Сегодня пароль — Навуходоносор.

— Как?

— На-ву-хо-до-но-сор.

Помощник хмыкнул, почесал затылок и отправился передавать по цепочке.

В темное время суток войска в Чечне пользовались двумя паролями. Первый начинал действовать поздним вечером и означал какое-нибудь число, к примеру, семерку. Заметив приближающуюся фигуру, часовой кричал:

— Стой! Тройка!

Идущий из тьмы отвечал:

— Четверка!

— Продолжить следование!

Часовой мог выкрикнуть любую цифру, но ответ должен был в сумме составлять семерку. Ближе к полуночи подобная арифметика уже считалась недостаточной, и придумывалось второе заветное словечко. Сегодня им стало имя вавилонского царя.

Рядовой Порохов заступил в караул больным: жар томил суставы, каруселью кружилась голова, жутко хотелось спать. Однако жаловаться на сонливость не стоило — сержант Рыло, прозванный так за приплюснутый нос и поросячьи глазки, опушенные бесцветными ресницами, в ответ только резанул бы: «А цеглой по башке не хочешь?».

Накрапывал дождь. Порохов переместился под дерево — крупные капли равномерно стучали по листьям, навевая сладкую дрему. Вечерняя тропа, уходившая на ту сторону, постепенно озарялась сиянием, и на ней выткался из света молодой чеченец — правый рукав его рубашки был наполовину пустым.

— Стой! — Часовой наставил автомат и попробовал снять предохранитель, но пальцы, как заколдованные, безвольно скользили мимо.

— Ну что, будешь меня убивать? — Голос юноши был мягким, почти голубиным. — Только скажи, за что? Жили, как братья, в великой державе, делились последним куском хлеба, а теперь стреляем друг в друга.

— Державы нет, вот некому и удерживать.

— Нет, нет, — ворковал чеченец. — У тебя теперь своя большая страна, у меня — своя, маленькая. Зачем она тебе?

— Да я что? Я хоть сейчас домой.

— Молодец, дай твою руку.

Чеченец протянул левую ладонь. Часовой чуть замешкался, пытаясь отозваться на непривычное рукопожатие. Под ногами хрустнула ветка.

— Стой! Стрелять буду! — очнулся Порохов.

— Дурко, что ли? — из сумеречного дождя вынырнул сержант Рыло. — Забыл пароль?

— Да нет. Померещилось, будто опять однорукий приходил.

2