Танки повернули на запад

Бойцы из бригады Бурды. Где КП бригады, не ведают, но могут отвести к командиру батальона. Тот дает связного.

И вот мы перед большим, расползающимся стогом сена. Из глубины его доносятся оживленные голоса:

— Жми. Да разве так жмут?

Я лезу в узкую щель, натыкаюсь рукой на что-то круглое, гладкое. Арбуз. Один, другой. Включаю фонарик.

В норе по-турецки сидят Бурда и Боярский. Перед ними гора арбузов. Пробуют, трещит или не трещит. Бурда радушно протягивает полушарие:

— Редчайший фрукт. И наешься, и напьешься. Я жадно набрасываюсь на арбуз, жую сладкий сочащийся мякиш, рассказываю о ночных злоключениях.

— Утро вечера мудренее, — ободряет Бурда. — «Виллисок» отбуксируем, потом отремонтируем.

От его неунывающей ясности делается легче на душе. Поспать бы!..

Спал, подложив под себя охапку колючего сена. А когда проснулся, услышал чей-то встревоженный голос:

— Неизвестно, сколько у них здесь танков, какие силы. Слава богу, что в темноте не поцеловались. Утра ждать надо…

— Рано бога благодаришь, — отозвался Бурда.

По тону чувствую: он сейчас не склонен балагурить.

— Когда эти танки в лом превратим, тогда согласен господа благодарить. Да и то его-то за что?.. Прежде всего надо разведать, где «тигры», где пехота. Их тут много быть не может — арьергард какой-нибудь. Вперед — автоматчиков с противотанковыми гранатами. Танки чтобы наготове были. Чуть «тигры» зашевелятся — огонь. Не дать опомниться. Рассвет уже…

Оказывается, мы ночуем на одном поле с гитлеровцами. Машины противника, так же как и наши, замаскированы сеном. Неизвестно, кто раньше появился. То ли мы их приняли за своих, то ли они нас. Телефонисты тянули нитку и услышали немецкую речь.

Сна — ни в одном глазу. Вылезаю из норы. В сером туманном воздухе мелькают фигуры, слышатся приглушенные голоса. Ночь кончилась. Багряно-черное небо поблекло. Пожары догорают где-то далеко-далеко. Еще немного и их слабеющий огонь исчезнет в лучах солнца.

Раздается гулкий взрыв противотанковой гранаты. Затем — крики, прерывистая автоматная пальба, разноголосый рев моторов. День начался…

Становится нестерпимо жарко. Кругом падают горящие клочья сена. Соседний стог пылает, подожженный термитным снарядом. «Тридцатьчетверки» опасливо обходят его и катят вперед, на мелькающие в дымке вспышки «тигровых» пушек…

Бурда идет, широко размахивая рукой, сжимающей шлем. Рядом — незнакомый мне подполковник.

— Теперь благодари своего бога, если ты такой набожный… А то — ждать… Как бы чего бы…

— Разве я против? — оправдывается подполковник. Бурда доволен боем, доволен этой импровизированной атакой, и меньше всего ему хочется сейчас распекать осторожного подполковника. Он подходит ко мне, натягивает шлем, опускает руки «по швам».

— Арьергард противника сбит. Уничтожено три «тигра». Насчет прочего потом подсчитаем.

На чернобровом лице сквозь щетину просвечивает нежный румянец.

— Может, позавтракаем чем… бог послал? — он ехидно косится на уныло вытянувшегося в стороне подполковника. — Тем более дорогой гость пожаловал.

Это уже относится к полковнику Соболеву, не спеша вылезающему из легковой автомашины.

Соболев хмуро озирается по сторонам. Втягивает носом дымный воздух, тихо спрашивает у Бурды:

— Что у тебя тут стряслось?

— Утренняя зарядка. Немцам небольшую пробежку организовали.

— Танки были у них? — оживляется Соболев.

— Были. Кажись, восемь штук.

— Они самые. Это же арьергард 19-й дивизии. Вчера вечером исчезли. Как иголка в стоге сена. Я насчет них хотел, Александр Федорович, предупредить тебя.

— Люблю, когда разведчики своевременно предупреждают, — весело издевается Бурда. — Дорога ложка после обеда, глядишь, на ужин сгодится.

Он обнимает за плечи Соболева:

— Идем, кавунами угощу. И наешься, и напьешься. После завтрака Соболев отзывает меня в сторону:

— Товарищ член Военного совета, вы меня кляузником не считаете?

— Не было повода, — с удивлением отвечаю я.

— Сейчас будет. Прошу вас и буду просить командующего и Михаила Алексеевича не посылать меня к генералу Кривошеину.

— А если мы попросим объяснить причины?

— Не откажусь. Сегодня ночью приехал к нему. А он меня не принял. Все-таки если начальник разведки армии по делу, разумеется…

— Ясно. Можно воспользоваться вашей машиной? Я без транспорта. Нет, вы к шоферу садитесь: будете показывать дорогу.

— Куда?

— К Кривошеину.

За последние десятилетия не было, кажется, войны, в которой не участвовал бы Семен Моисеевич Кривошеин. Начал он еще красным конником, водил в атаку танк под Мадридом, воевал у Халхин-Гола. Военный быт стал для него настолько привычным, что он по мере возможности приблизил его к мирному. На фронте не расстается с женой, оборудовал себе сносное походное жилье. Хоть и на колесах, но все же не без уюта. «Салон» — так называют в корпусе жилье Кривошеина студебеккер с будкой, внешне ничем не отличный от обычной летучки. Но внутри…

Я взбежал по лесенке:

— Соболев, не отставайте. Толкнул дверь:

— А-а, Николай Кириллыч, дорогой. В самый раз к завтраку. Солдат, крикнул Кривошеий ординарцу, — ну-ка еще один прибор!