Танки повернули на запад

По рациям принимаются сводки Совинформбюро. Бойцы слушают об уничтожении сталинградской группировки противника: "А мы тут..."

Но вот промчались двое на лыжах. Мимо танков, мимо кухни. Не останавливаясь, к палатке командира:

- Товарищ подполковник, немцы!

Последние сутки лыжники следили за дорогой Оленине - Белый: проскочило несколько машин, утром протарахтел взвод закутанных по глаза мотоциклистов.

Но теперь разведчики докладывают о большой колонне - тридцать танков и на автомашинах до полка пехоты. Сейчас завтракают, пьют кофе, сваренный в эмалированных котлах ротных кухонь.

Можно, конечно, пропустить колонну. У Бурды своя задача, и ему нет причин ввязываться в бой. Но не чрезмерное ли осторожничание подсказывает такое решение?

Пехотный полк, усиленный танками, перебрасывается с передовой, отводится в тыл. Передислокация? А не брошен ли он на уничтожение наших затерявшихся в лесах товарищей? Не готовят ли гитлеровцы где-то каверзу?

На командном пункте корпуса мы с Катуковым только ночью узнали о бое и его результатах.

- Почему не доложил о принятом решении? Почему молчишь? - выспрашивает Катуков, нетерпеливо поигрывая пальцами по железной крышке рации.

- Мне, товарищ пятнадцатый, как я решение принял, все стало ясно. Пока бы наверх доложил, привел соображения, время ушло бы. А я уверен был: правильно действую. Теперь меня судить не за что, по-моему, все вышло, как надо.

- Кто ж тебя, мамкиного сына, судит, - смилостивился Катуков. - Докладывай дальше.

Удар по автоколонне был настолько внезапным, что немцы не успели отцепить и развернуть пушки. Танки, двигавшиеся в голове, ушли вперед, хвостовые подоспели уже к шапочному разбору: "тридцатьчетверки" Бурды

утюжили дорогу.

Немецкие машины на высоких колесах с цепями летели в заснеженные кюветы и там замирали с треснувшими кузовами, с выбитыми стеклами, с переломанным каркасом для тентов...

От захваченного в плен тяжело раненного начальника штаба узнали, что колонна передислоцируется на центральный участок фронта, в Льгов. Попутная задача - добить окруженную группировку русских. На карте начальника штаба жирный эллипс: "Russischen Banden".

Через сутки полк Бурды вышел в район, где без малото тысяча наших солдат и командиров ждала либо помощи, либо гибели. Ни связи, ни продовольствия. Боеприпасы израсходованы в последних неравных боях. Немцы эвакуировали из Ржевского выступа почти все гражданское население. Где раздобудешь хоть кусок хлеба? Где возьмешь хоть какую-нибудь теплую одежонку? А ведь части попали в беду еще в летнем обмундировании.

С чем сравнимо пережитое этими людьми?

Черные сухари, привезенные Бурдой, - для них вожделенная еда. Танкисты и десантники отказались от половины своего пайка в пользу окруженцев.

Больных, обмороженных и самых слабых положили на броню, на жалюзи танков. Десантники уступили свои места. Сами впряглись в волокуши. И необычное, растянувшееся на километры шествие двинулось к передовой.

Окруженцам, испытавшим больше того, что под силу вынести человеку, и сейчас почувствовавшим заботу о себе, невдомек, что едва ли не самое страшное - впереди.

За те дни, что Бурда провел во вражеском тылу, фронт уплотнился. Теперь уже ворота редки, а если и попадаются - не разгуляешься. Фланкирующие, косоприцельные огни перекрывают бреши.

Значит, предстоит прорыв с боем.

Но каково-то драться, когда у тебя на руках тысяча беспомощных, обессилевших людей? Да и вообще, что хорошего можно ждать от боя, если на хвосте противник и впереди противник? Тот, что впереди, правда, связан с фронта нашими частями, но из-за этого Бурде проще простого попасть под свой же артиллерийский огонь. А стоит нам ослабить нажим - гитлеровцы повернутся и зажмут отряд Бурды в тиски.

Чем ближе Бурда к передовой, тем определеннее - и для нас и для немцев место, где он будет прорываться. Это произойдет, теперь уже ясно, в полосе мотострелковой бригады Бабаджаняна.

Мы передвигаем командный пункт корпуса поближе к Бабаджаняну, в деревню Толкачи. Если верить карте, в Толкачах было двадцать пять дворов. Ныне - ни одного. Посреди поляны торчит колодезный журавль - все, что осталось от деревни, разобранной на блиндажи.

В этих блиндажах, в редколесье к югу от Толкачей, помещался прежде гитлеровский штаб, а теперь - наш. Гитлеровская офицерня устроилась не без комфорта: в просторных подземных комнатах - домашняя мебель, диваны, зеркала, добротные столы, даже прикроватные тумбочки и пианино. Все это - русское, из наших ограбленных городов. Единственная немецкая вещица, попавшаяся мне, замысловато выгнутая курительная трубка с никелированной крышечкой.

Сейчас у корпуса нет важнее задачи, чем обеспечить выход Бурды.

Штабники, после шалашей и машин обосновавшиеся в светлых блиндажах (в каждом два - три укрытых навесом окна), составляют графики взаимодействия, планируют сковывающие удары, разрабатывают таблицы огней, схемы развертывания питательных пунктов, пунктов медпомощи... Работы хватает и на день, и на ночь.