Танки повернули на запад

И, как часто случается, сразу выискался кто-то, для кого лежавший впереди город - не просто населенный пункт. Командир роты старший лейтенант Замула упорно доказывал комкору, что именно его надо послать в разведку.

Гетман не спешит с решением:

- Чего это тебя? Чем ты других лучше? - выпытывает он.

- Ничем не лучше. Знакомый человек здесь живет, вернее, жил. На окраине...

- Что за человек?

- Дивчина одна.

Более неподходящий довод трудно привести.

- Може, у тебя знакомые дивчины во всех городах, аж до самой границы, подозрительно цедит Гетман.

- За кого вы меня принимаете, товарищ генерал,- благородно обижается ротный, плутовски блестя глазами, - я ж не говорю, невеста или там жена. Знакомый человек. В кино с ней ходили. Комсомолка она, учительница. Своего человека всегда вернее расспросить...

Я беру под защиту старшего лейтенанта, и Гетман соглашается:

- Проинструктирует начальник штаба. Возьмешь с собой одного гражданского из местных. Смотри мне!..

Прежде чем возвращается разведка, в одну из хат шумно вваливается группа партизан и подпольщиков, прибывшая из города. Но от них не сразу добьешься сведений. Партизаны только что встретились с партийными и советскими работниками, эвакуировавшимися в сорок первом году. Нет конца вопросам и нет счета ответам, то радостным, то горьким.

Гетман заходит к партизанам:

- Товарищи, дорогие товарищи, глядите, светает скоро. Прошу доложить все, что известно о Богодуховском гарнизоне.

- Чего там докладывать, товарищ генерал, - маленький партизан с чубом из-под кепки уже успел на радостях хватить.- Возьмете город как на тарелочке... Спит гарнизон, весь как есть спит!

Он срывает с головы кепчонку и весело затягивает: Все солдаты спят на койках

И во сне целуют жен.

Я один, как пес какой-то,

На посту стоять должен.

Веселая теснота, крики, шум, дым самосада. Хлопают двери. В углу кто-то сокрушенно повторяет: "Так, значит, погиб Василь Тарасыч... погиб, значит..."

Однако Гетман методично, с мягкой напористостью опрашивает партизан. Картина получается заманчивая: в Богодухове расположены строительные, охранные и понтонные части; ни одного пехотного полка; на станции эшелоны с каким-то имуществом, вывезенным из Харькова.

К шести часам вернулся возбужденный Замула:

- Товарищ генерал, в городе тишина.

Он огляделся вокруг. В углу клевал носом дежурный телефонист. Предусмотрительно привязанная трубка сползла на шею.

- Насколько выяснили, пехоты, автоматчиков нет.

- У знакомого человека был? Замула смутился и стал официальным:

- Так точно.

Но не выдержал и сразу перешел на другой тон:

- Не думайте худого, товарищ генерал, она дивчина честная. По городу нас водила, показывала, где что...

- Мне только о твоих дивчинах сейчас думать. Свободен, ступай... Телефонист, давай полковника Леонова.

Бригада Леонова ворвалась на утренние, по-деревенски зеленые улочки Богодухова. Городок проснулся от выстрелов танковых пушек. Скоротечный бой, откатываясь на юг, зацепился за станцию, вспыхнул с новой яростью и угас.

Коровкин затормозил возле комендатуры. Здесь же была квартира коменданта. Я прошел по коврам в спальню. Неприбранная постель, книжка, упавшая возле ночных туфель. На туалетном столике в порядке разложены бритвенные принадлежности. Круглое зеркальце в металлической оправе поворачивается на шарнире. На обратной стороне - непристойная картинка. Когда господину коменданту надоедало лицезреть собственную физиономию, он мог рассматривать детально прорисованные обнаженные фигуры. Никелированный стаканчик с мутной водой еще хранил тепло...

Я вернулся на улицу и не узнал свой танк: лобовая броня, башня - все в пылающих георгинах. Подошла "тридцатьчетверка" Гетмана, и ее тоже засыпали цветами. Каждый танк, появлявшийся на площади, встречали букетами. И откуда в этом маленьком городке столько цветов? .

Сквозь толпу пробирался старик с подносом, украшенным рушником. Старик был подслеповат, и сзади его подт талкивала девушка в белой кофточке. Дед безропотно ей подчинялся. Но, увидев могучую фигуру Гетмана, плечом отстранил девушку и, выпятив грудь, величественно поднял поднос. На расшитом полотенце лежала плоская буханка и стояла солонка с крупной серой солью.

Дед собирался что-то сказать, но все кругом закричали, захлопали в ладоши. Торжественность была нарушена. Гетман передал адъютанту поднос и обнял старика. Тот задержал руку на погонах:

- И прежде такие вот носили.. Як для доброго дила, може, не грех и надеть... Ты-то сам из каких будешь?

- Сумской я, из крестьян, - ответил Андрей Лаврентьевич и, переходя на украинский, добавил: - трех незаможников.

2

Богодухов праздновал свое освобождение.

Когда стоишь у железнодорожного полотна и смотришь на сверкающий, отполированный колесами рельс, невольно дивишься - неужели только ради того, чтобы можно было поставить ногу на этот стальной брус, рвались вперед танки и валила пехота?