Танки повернули на запад

— Советы, милая, отныне и навеки, — весело ответил Катуков.

— О-о! — многозначительно произнесла женщина, — Вы есть пан генерал?

— Я есть товарищ генерал.

— О-о, товарищ, — восхищенно повторила женщина, — я тоже есть товарищ.

Подошла и протянула руку. За моей спиной шумно вздохнул Балыков.

Вокруг нас сбилось плотное кольцо жителей. Начались расспросы. Катуков толкнул меня в бок:

— Давай несколько слов. Я толкнул его:

— Давай-ка сам, не всегда мне.

— Что ж, — он сбил на затылок папаху, потом вовсе снял ее. — Поздравляю вас, дорогие товарищи, с освобождением от оккупации… Живите спокойно, работайте на благо Советской Родины и помогайте Красной Армии добить фашистское зверье… — Катуков в нерешительности остановился. Речь показалась ему слишком короткой для такого торжественного случая. — По всем вопросам пока что обращайтесь к коменданту, а меня прошу сейчас извинить…

Площадь снова задрожала от танков. В башне головного улыбался Бойко. И люди, собравшиеся на площади, приветственно махали ему руками.

Бойко недавно принял бригаду, находившуюся в резерве. Сейчас бригаде предстояло выполнить боевую задачу.

Бойко слушает Катукова, машинально кивает головой:

— Есть… понятно… будет выполнено.

— Не спеши со своим «будет выполнено»… Днестр идешь форсировать первым в армии. Пока другие бои ведут, фланги обеспечивают, ты с той стороны должен привет прислать, и с включенными фарами на Черновцы.

— Будет выполнено! — упрямо повторяет Бойко. — И насчет включенных фар тоже.

На лице его хитроватая улыбка сменяется задумчивостью, а задумчивость снова улыбкой. Глядя на Бойко, я никогда не могу понять, серьезен ли он, весел ли, насмешлив. Одно знаю: если немногословен, если отвечает «есть», «понятно», значит, волнуется.

Хотя Михаил Ефимович предупреждал Бойко о трудности задачи, но и он сам и я не отдавали себе отчета о степени этой трудности. У нас еще не было опыта форсирования крупных водных рубежей, а азарт успешного наступления все облегчал и, казалось, делал невозможное возможным.

Адъютант доложил Катукову о том, что радист перехватил донесение начальника штаба корпуса Дремова, адресованное Шалину. В донесении речь шла о выходе Горелова к Днестру и о захвате в Устечке моста через Днестр.

— Мост, это тебе не цибербульбер, — радостно хлопал себя по бокам Катуков, — определенно не цибербульбер… Поехали к Дремову.

За стеклами «хорьха» развертывалась панорама вражеского отступления. К Днестру были прижаты многие немецкие части. Бросая технику, обрекая арьергарды на смерть или плен, они катились к югу. После Тлусте «хорьх» едва двигался по узкому коридору между трофейными пушками, автомашинами, штабными и санитарными автобусами. Когда он застревал, встречные пленные с готовностью бросались на помощь, дружно упирались плечами, подбадривая себя непривычными для нашего уха выкриками, вероятно, соответствующими русскому: «Раз, два — взяли!».

Дремов развернул корпусной командный пункт в редком лиственном лесочке, неподалеку от Днестра. Человек простой и прямой, он не признавал никакой дипломатии, держался свободно, независимо. Жидкие русые волосы на голове его были растрепаны, чистосердечная улыбка не сходила с губ.

— Не худо получается, Михаил Ефимыч?

— Не худо, Иван Федорыч, — соглашался Катуков. Командарм и комкор дружили с тех далеких времен, когда оба были взводными. — План форсирования у тебя есть?

— Чего нет, того нет. Не успели подготовить. Не ждал, по совести сказать, что Горелов так быстро к Днестру выскочит…

— Головы у нас с тобой не закружились? Мост-то цел?

— Чего не знаю, того еще не знаю. Приказал выяснить. Катуков сообщил о перехваченной телеграмме.

— Помимо меня шло. Может, в штабе сведения имеются, — Дремов вдруг насупился. — Не верится, чтобы немцы мост в целости оставили. Не похоже на них…

Радостное возбуждение постепенно уступало место тревоге. Мы с Катуковым решили немедленно ехать к Днестру.

Но не успел я сесть в машину, появился «дедушка» Ружин. Он хмурился, исподлобья поглядывал на меня, на Катукова.

— Как же так получается, бригада первой вышла к Днестру, а форсировать запретили?

— Запретили? — изумился я.

— Подполковник Бойко сказал, что ему приказано первым форсировать… Однако бригада наша, считаю, заслужила большего доверия.

— Ей никто в доверии и не отказывал. Командование полагало, что Бойко раньше выйдет к Днестру, так как он не связан боями, идет напрямую. Торговаться сейчас не время. На всех славы хватит.

— Мы и не торгуемся, — впервые с начала нашего разговора Ружин вскинул голову. — Помогите нам дополнительно получить бочку солидола и спирт.

— Зачем?

— Готовимся форсировать по дну… А вода ледяная. Ружин уже повернулся, когда я вспомнил:

— Мост-то цел?

— Взорван.

— Взорван? Ведь донесли…

— Когда доносили, был цел.

Я привык к тому, что от Ружина трудно добиться обстоятельного доклада, в лучшем случае можно получить ответы на вопросы.