Танки решают все!

Центральный фронт. Ну, тут срочных мер не нужно. Жуков — генерал талантливый, удачно маневрирует, наносит контрудары, применяет обходы и охваты… Отступил, конечно, это факт, но против него была сильнейшая группировка, и в конце-то концов Жуков остановил Гудериана, не пропустил в Брянск.

Кирпонос на Юго-Западном справляется весьма недурно, отразил первый натиск, сам наносил контрудары потеснил противника. Пожалуй, успешнее всех остальных воевал. Только фронт у него чересчур длинный, надо бы между Центральным и Юго-Западным еще один фронт организовать. Назовем его Карпатским, отберем по армии у соседей, выдвинем из резерва свежую армию и кавкорпус, а командовать назначим Тимошенко.

А вот Тюленев на Южном совсем уснул. Против него противник, о каком только мечтать можно, а героический ветеран 1-й Конной почти не шевелится. Дождется, что немцы пошлют несколько своих дивизий на помощь румынам и накажут нас за бездействие. Командовать фронтом будет Малиновский, должен справиться. Тюленева же мы бросим на резервы заместителем к Ворошилову, пусть руководит боевой подготовкой.

Босфорская группа войск пока держалась, причем держалась неплохо. Легендарный командарм 1-й Конной развоевался, закрепился в горах, отбивает все попытки немцев прорваться к Босфору. Конечно, жалуется, что сил маловато, просит усилить авиацией, артиллерией, танками… Что же, подкинем резервы — глядишь, сам в наступление пойдет, погонит немцев до самых Афин.

Пролистав записную книжку, Сталин подчеркнул красным карандашом фамилии молодых генералов, успевших отличиться в июньско-июльских боях. Рябышев, Еременко, Харитонов, Власов, Москаленко, Рокоссовский, Говоров, Лелюшенко, Толбухин — каждому можно доверить армию.

Первым из соратников зашел в кабинет, как обычно, Молотов. Мельком взглянув на карту и, удостоверившись, что ничего страшного на фронте не происходит, он озабоченно сказал:

— Коба, у нас слишком сложная система управления Мы с Лазарем, Лаврентием и Георгием поговорили и согласились, что нужен специальный орган высшей власти из нескольких человек — например, Госкомитет обороны.

— Бюрократы, — усмехнулся Сталин. — Зачем нам еще одна контора, которая будет дублировать Совнарком, Политбюро и Главный военный совет? Чтобы вдвое больше бумажек писать? Не нужна такая контора, на хрен не нужна.

— Тогда нужно перенести главные рычаги управления в Ставку, а тебе пора стать Верховным Главнокомандующим.

— Ленин не стал Главковерхом.

— Ильич оставался штатским человеком. А ты должен. Тебе под силу.

— И как, по-твоему, это сделать? — Сталин насупился. — Предсовнаркома товарищ Сталин подпишет постановление о назначении самого себя Верховным Главнокомандующим?

— Оформим решением Политбюро, и Калинин издаст указ Верховного Совета.

— Да, пожалуй, — признал Сталин. — Только все прочие инстанции разгоним к чертовой матери. Невозможная путаница получается — разные там бюро, комиссии, сонеты… Власть должна быть организована четко, без лишних ненужных контор.

Обдумав неожиданное предложение, Молотов собрался ответить, однако Поскребышев доложил, что народ собрался в предбаннике, и Сталин махнул рукой: мол, запускай.

Приглашенные входили по одному, в строгом порядке: Маленков, Берия, Каганович, маршалы Егоров и Шапошников. Последним перешагнул порог генерал Антонов — начальник оперативного управления Генштаба.

Генштабисты доложили о последних изменениях фронтовой обстановки. Группа армий «Центр» продвинулась на несколько километров вдоль магистрали Минск — Смоленск Контрудары силами трех стрелковых, танковой и двух кавалерийских дивизий на разных участках Западного и Центрального фронтов не принесли желаемых успехов. Также приостановилось продвижение Югзапфронта, последние наши атаки противник отражал с большими потерями для Красной Армии. Кроме того, немцы энергично маневрируют войсками вдоль фронта — вероятно, концентрируют ударные группировки, готовясь к решительному рывку на восток.

— В чем причины наших неудач? — раздраженным тоном осведомился помрачневший Сталин. — Потапов, Воеводин и Музыченко были хороши в обороне, но не умеют наступать?

— Наши удары были слишком слабыми, товарищ Сталин, — ответил Егоров. — По существу, мы, как в Гражданскую войну, были неспособны давить на широком фронте. Такие удары, когда в каждой армии переходят в наступление одна-две дивизии, немцы легко отбивают, даже не перебрасывая подкреплений с соседних участков фронта. Пора подумать о наступлении целых армий, а то и всего фронта, массировать на участках прорыва не меньше десятка дивизий, бросать в бой больше техники. Довоенные представления о сорока пушках и двадцати танках на километр прорыва успели устареть.

Не так, чтобы сказанное начальником Генштаба было большой новостью, но рано или поздно кто-то должен был произнести эти слова вслух. Пыхтя трубкой, Сталин неторопливо прошел вдоль стола. Головы сидевших синхронно поворачивались, сопровождая перемещения вождя — точно подсолнухи за солнцем.