Танкист из штрафбата

Обороняли высоту 323,8 две роты батальона 107-го гренадерского полка рейнской 34-й пехотной дивизии генерал-майора Хохбаума. Тактически выгодное ее положение было – как заноза в полосе наступления противника. И опорный пункт с тремя мощными железобетонными ДОТами делал эту высоту практически неприступной.

В ДОТе на фронтальном направлении, в этой маленькой крепости с четырьмя амбразурами по периметру для круговой обороны успешно и не без удовольствия отбивали яростные и тупые атаки русских четверо гренадеров: пулеметчик, старший пулеметчик, унтер-офицер и лейтенант. Патронов хватало: MG-42 исправно пожирал пулеметную ленту, выкашивая цепи русской пехоты. Проблема была штатная: заменять ствол, когда он сильно перегревался от продолжительной стрельбы. Тридцать нормативных секунд – и пулемет вновь готов в бою.

А «иваны», видно, задумали перехитрить: дымовыми снарядами устроили завесу. Будто туманное облако опустилось на землю, и, словно призраки, появились в нем едва различимые фигурки пехотинцев.

Пулеметчик скорректировал огонь, и они исчезли: то ли погибли, то ли залегли.

– Продолжай, – приказал лейтенант, – если не хочешь, чтобы они выскочили у тебя под носом.

Пулеметчик кивнул и продолжил стрелять в белый свет. Вскоре ствол вновь раскалился, даже лейтенант заметил:

– Смотри, он стал красным, как флаг коммунистов!

– Сейчас заменю! – со смехом ответил пулеметчик.

Это были их последние слова. Из молочной пелены, будто молния из тучи, ударила огненная струя. Мгновение – и бетонный мешок ДОТа превратился в пылающий ад. И – только жуткие крики, в которых не осталось ничего человеческого…

– Командир, я добавлю! – крикнул Деревянко, когда Родин оставшуюся часть баллона выпустил на окоп немецкой пехоты.

– Давай! – Иван сбросил пустые баллоны и перевел автомат в боевое положение.

А Саня ужом прополз к амбразуре, выдернув чеку, швырнул туда гранату, а потом, запалив бутылку с зажигательной смесью, бросил туда же:

– А это вам на посошок…

Вернувшись, Саня, довольный собой, доложил:

– Дожарил, командир! Это им за мою деревню…

Родин не ответил. Он уже зарядил в ракетницу сигнальный патрон, и в следующее мгновение зеленая ракета ушла в небо.

Это был сигнал к общему штурму. Сыртланов сам повел в атаку усиленный до полусотни штыков взвод, на этом зачищенном участке дело решали даже не минуты, а мгновения.

В рассеявшейся дымовой завесе, как с того света поднялись цепи штрафников, их выкашивала смерть, но они, озверевшие, одержимые, с перекошенными от ярости лицами, продолжали идти, молча, без криков, с прерывистым в глотках хрипом.

Пулеметчики первыми открыли огонь из «дегтярей», потом подключились ППШ, и вот уже неудержимая лавина обрушилась на окопы гренадеров. Нет ничего страшнее рукопашной штрафников, отчаявшихся и доживших до схватки, когда в ход за штыками идут ножи и саперные лопатки, когда в звериной злобе рвут глотки…

Родину и Деревянко было в этой бойне полегче: на их участке пятеро полуобгоревших гренадеров в окопе корчились от боли, и только один попытался поднять винтовку, но не успел. Две автоматные очереди прозвучали почти одновременно…

Зверев после взорвавшейся в тридцати метрах от его окопа 105-мм мины машинально ощупал лицо, он успел закрыть глаза, но песок попал даже в уши. Он помотал головой, стараясь избавиться от зудящего звона. Это была последняя шальная мина, потому что еще один взвод, брошенный на высоту 323,8, уже шел через окопы, добивая остатки двух рот батальона 107-го гренадерского полка рейнской 34-й пехотной дивизии.

А высота 323,8 была совсем неприметной, ничем не выдающейся. Даже серьезного бугорка не было, чтобы поставить красный флаг.

Да и флага не было.

И штрафники, телами своими проторив путь к двум оставшимся ДОТам, все же выполнили задачу: из черных амбразур сверкал уже не пулеметный огонь, а полыхал после гранатных гостинцев еще и «вприкуску» добавленный «коктейль Молотова».

Еще не смолкли последние выстрелы, а Зверев вылез из окопа и сел на бруствер. Такая у него была привычка и привилегия встречать бойцов, возвращающихся с победой после успешного штурма населенного пункта или такой вот неприступной высоты.

Как-то совсем незаметно появился капитан Щеткин, присаживаться рядом не стал и вопросами пока не докучал. Тут потянулись первые легко раненые, потом два бойца принесли лейтенанта Сыртланова с тяжелым ранением в руку и ногу. Всех их после первой помощи тут же увезли в тыл.

– А где Родин и этот, Деревянко, можно узнать? – не выдержал порученец.

– Не знаю, – устало ответил Зверев. – У меня триста восемьдесят пять бойцов до боя в строю было. Видел, взводного тяжело ранили. Больше сотни полегло, понимаешь, капитан?

– Понимаю…

– Ни хрена ты не понимаешь!

Щеткин отвернулся и решил действовать по-своему, предпочтя самостоятельно найти злополучных штрафников. Он останавливал раненых, едва бредущих с высоты, спрашивал о заместителе командира взвода Иване Родине. Никто не знал такого, и только третий или четвертый, с перевязанной бинтами головой, буквально сразил наповал: