Танкист на «иномарке». Победили Германию, разбили Японию.

А уехать на учебу ох как хотелось. Батальона — сильной боевой единицы — не существовало. Как известно, остались в парке, на деревянных подставках, одни снятые с «Шерманов» башни с понуро опущенными к земле длинноствольными пушками. Как увидишь эту картину — сердце обливается кровью. Были танки — и нет их.

Оказались свободными три места в Военную академию имени М.В. Фрунзе. Я решил время не терять и написал рапорт о желании учиться в этом высшем учебном заведении. Надо было уехать во что бы то ни стало.

В конце февраля — начале марта мы, три офицера, сдали предварительные экзамены в Хабаровске и были зачислены абитуриентами «Фрунзевки». Основные экзамены предстояло сдать в Москве — в июле — августе.

Мне и Николаю Радину предстояла дальняя дорога. Программа подготовки к главному экзамену — в руках. День и ночь штудирую, готовлюсь, благо в батальоне нет техники, а значит, и объемных по работе парковых дней, вождения и стрельб. Боевая подготовка в батальоне еле «теплилась»: изучали уставы, несли караульную службу, знакомились с политическими документами того времени. Это позволяло мне больше времени расходовать на свое «самообразование».

В начале мая меня и Николая Волкова вызвал к себе командир корпуса гвардии генерал-лейтенант Михаил Волков (отец Николая), который поставил, как говорится, точки над «i», сказав: «Николаю и вам обязательно надо поступить в академию, поскольку серьезная подготовка возможна только в ее стенах. Вам положены отпуска: творческий и за этот год — очередной. Я распоряжусь, чтобы вы сдали свои должности. После этого получите соответствующие отпускные документы и собирайтесь в дорогу. Жить и готовиться к экзаменам будете на моей даче в Останкино».

С этого дня я с Николаем-югославом стал собираться к отъезду. Через две недели мы распрощались с друзьями и отбыли в отпуска, но не отдыхать, а напряженно работать.

Утром прибыли в Читу. До отхода поезда в Москву оставалось около пяти часов. Я счел своим священным долгом посетить братскую могилу, в которой покоился прах гвардии капитана Николая Богданова. Радин знал туда дорогу. Купили цветы. Быстро добрались до кладбища. Два однополчанина стояли у могилы друга, учителя, наставника, замечательного, умного, отважного офицера, прошедшего большой фронтовой путь, награжденного четырьмя боевыми орденами и таким нелепым образом закончившего жизненный путь. Тяжело нам здесь — в читинском сосновом бору. Не легче будет в Москве, перед его родителями — матерью Евдокией Яковлевной и отцом Николаем Николаевичем. Придется подробно рассказывать всю трагедию гибели их единственного сына.

Время возвращаться на вокзал. Скоро отправление поезда. Мы продолжаем стоять в скорбном молчании. Я не сомневался, что это наше последнее посещение могилы Богданова. Когда сюда еще приведет жизненная дорога?.. На обратном пути Коля с дрожью в голосе произнес: «Вряд ли удастся когда-либо еще раз склонить голову над местом погребения Николая Николаевича». Его слова оказались пророческими.

Многие могилы однополчан, разбросанные на родной земле, в городах и селах восточноевропейских стран, мне не удалось и уже не удастся посетить. Но мои павшие «эмчисты» в памяти на всю оставшуюся жизнь!

И вот мы в Москве. Остановились у Богдановых в Мало-Песковском переулке, что между Арбатом и Собачьей площадкой. Здесь, как договорились заранее, будет временное пристанище Коли Радина, на время пока я буду сдавать экзамены в академию. Возможно, получу жилье или сниму квартиру — и тогда с югославом буду находиться вместе.

Заранее мной были приняты меры и по созданию достаточного продовольственного запаса в семье Богдановых. Сюда несколько раз через отпускников-москвичей передавались большие посылки: рис, консервы, сгущенное молоко, постельное и нательное белье, мыло и т. п. Сами мы тоже приехали не с пустыми руками. Шел малой скоростью стокилограммовый багаж с различными консервами, крупами, бельем, костюмным материалом. Парня понадобится одевать и обувать, а где нужно и презенты дарить. Жизнь без этого невозможна.

Не откладывая на потом, занялись устройством Радина в школу, что была рядом с домом, пока ее начальство еще находилось на своих служебных местах, не убыло на летние каникулы. Возникла проблема. Коля не имел столичной прописки. Да и я еще не слушатель, а только абитуриент академии. На каком основании определять его на учебу?

Надо отдать должное Николаю Николаевичу. Он принял самое горячее участие в рассечении этого «гордиевого узла». Недолго думая, отправились в общеобразовательный отдел Киевского райкома партии. Там Богданов заявил, что воспитанник умершего сына будет жить в их семье. Одним словом, добро партийная инстанция дала. В то время этого вполне было достаточно, чтобы решить любую трудную задачу.

К середине августа все вступительные экзамены в академию были сданы. Три забайкальца стали слушателями старейшей в стране «кузницы» военных кадров. Итак, два «эмчиста» (я и Николай) на три года стали «москвичами».