Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Пехоту отсекали многочисленные пулеметные точки. В помощь третьему батальону бросили и наш батальон. Бой за станцию Штеповка оказался затяжным и тяжелым. Немцы не хуже нас понимали, что, сломив их войска на Курской дуге, мы идем к Днепру. Перед обороняющимися немецкими подразделениями стояла задача как можно дольше задержать и обескровить наши наступающие части. Если кто думал, что после Курской битвы немцы побегут и ослабят оборону, они глубоко заблуждались.

Бой за станцию Штеповка, которая обозначена далеко не на всех картах, длился до ночи. К нашему приходу от двадцати одного танка третьего батальона осталось меньше половины. Нас ждала бы такая же судьба, но командование решило поберечь танки (и наши жизни). Подошла сначала одна батарея 122-миллиметровых гаубиц, потом еще две, и мы в течение часа перемалывали укрепления тяжелыми снарядами. В перерывах били минометы. Станцию заволокло красной кирпичной пылью, дымом горящей солярки. Пропитанный смолой огромный штабель шпал пылал стометровым костром.

Пожар был таким сильным, что в воздух поднимало горящие ветки, доски, куски плетней. Раскаленным вихрем с платформ срывало тяжелый брезент. Сгорая, он опадал сверху черным пеплом. Мы стояли на окраине станции, за жидкой лесополосой. Порывы горячего ветра сушили лица. Стояла почти летняя жара, и еще этот ветер, пахнущий смолой, а временами доносивший запахи горелого мяса. В моем экипаже по-прежнему были Федотыч и Леня Кибалка, которому присвоили звание сержант. За эти месяцы он превратился из мальчишки в опытного танкиста, раздался в плечах и даже заимел невесту в Челябинске, которой успел отправить несколько писем.

Стрелкам-радистам в моем экипаже не везло. Гибли чаще других. Новичкам мы об этом не говорили. На этот раз у нас был квалифицированный радист, прибывший после учебных курсов. Крепкий, как боровичок, парень окончил перед войной техникум, работал телефонистом, а затем мастером на узле связи. Время стерло из памяти его фамилию. Помню, что звали его Костя, а прозвище он получил Студент. Это прозвище больше бы подошло мне, но о моей учебе в институте вспоминало лишь начальство, когда приходилось допрашивать пленных.

Студента быстро зауважали. Костя отлично знал рацию, азбуку Морзе, обучался под Москвой на курсах стрелков-радистов, помог Федотычу отрегулировать кое-какие приборы. Мог за считаные минуты, без сапог, взобраться на телеграфный столб. На досуге Костя Студент читал толстый том Жюля Верна «Таинственный остров». Книгу он начал читать еще в учебке, стащил ее из библиотеки на фронт и уже одолел две трети. Федотыч и Леня Кибалка, на правах старых друзей, называли меня без посторонних по имени, а Костя по имени-отчеству. Он был на год старше меня и оставил в городе Борисоглебске молодую беременную жену.

— Может, перекусим, пока то да се, — предложил Кибалка.

Он намекал на НЗ, рассчитывая, что на станции мы разживемся трофеями. Федотыч возразил, что с полными кишками в бой идти нельзя. Рассказал, как однажды несли раненного в живот, а у него текла из кишок каша. Этот рассказ мы уже слышали и никак не реагировали. Возможно, старшина был прав. Но причина отложить обед заключалась в другом. Механик-водитель не представлял хорошего обеда без ста пятидесяти граммов. Когда имелась уверенность, что предстоит отдых, Федотыч мог выпить и бутылку. С ним никто не соревновался. Леня Кибалка пил мало, а я в то время к водке тоже был не слишком привычен.

Спор насчет еды прервали «юнкерсы-87». К осени сорок третьего года эти сволочи тащили в брюхе и на внешней подвеске полторы тонны бомб. «Юнкерсов» было девять, а сопровождала их шестерка «фокке-вульфов-190», которые, кроме четырех пушек и пулеметов, тоже имели по несколько бомб. Мы прикрыли люки, а я связался с Антоном Таранцом: «Будут ли наши истребители?»

— Будут, — коротко ответил он.

Однако вся компания безнаказанно обрушилась на артиллерию и частично на танки. К бомбежкам привыкнуть невозможно. Я чувствовал себя каждый раз до тошноты отвратительно. Но держался, даже пытался веселить остальных. В основном Леню Кибалку и Костю Студента. Оба сидели бледные и слушали вой сирен. Раза два танк хорошо встряхнуло, а я обругал наших летчиков. Что, нас так и будут до конца войны безнаказанно бомбить? Четыре «Ла-5» появились к концу бомбежки. Тупоносые, скоростные, они врезались в крутящееся колесо «юнкерсов», сбили один. На них накинулись «фокке-вульфы». Бой переместился на высоту, откуда вскоре, кувыркаясь, вывалился «лавочкин». Пилот, видимо, был убит, и самолет взорвался, врезавшись в землю.