Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Только сейчас почувствовал вонь и выскочил из воды. Следом — Кибалка. Подхватили сапоги, прочее барахло и побежали на течение к чистой воде. Если еще оставалась в Днепре в ту осень чистая вода! Ни одна статистика не подсчитала, сколько утонуло солдат, переправляясь через огромную реку на плотах и всяких подручных средствах под огнем с правого берега. Кое-как обмывшись, торопливо одевались, ругая сержанта:

— Ты куда нас загнал? Не знал, что там мертвецы?

— Да они везде, — оправдывался пехотинец. — Мы своих из полка по сотне за ночь закапывали. Колесами да ногами бугор растопчут, не поймешь, где братская могила. Бывало, через день-два копать начинаешь, чтобы новых погибших хоронить, а лопаты в телах вязнут.

— Ладно, — отмахнулся я. — Пойдем спирт допивать, пока не свихнулись.

Вечером допоздна засиделись с маленьким комбатом Федором Матвеевичем. Целый день державшийся крепко, капитан начал сдавать. Расслабился. Переправу разбили, подошло подкрепление, можно расслабиться. Рассказал, что воюет с августа сорок второго. За Сталинград получил Красную Звезду, за Курск — Отечественную войну второй степени. Взводом командовал три месяца, ротой — пять, и вот недавно назначен командиром батальона. С нами сидела санинструктор, совсем молодая девчонка, подруга комбата. Слушала его и подкладывала мужикам еду.

— Стреляли вы сегодня так-сяк, — вертел пальцами комбат. — Признайся, старлей? Нервничали, да?

Я пожал плечами. Чего ему объяснять? Эти понтоны и рассчитаны на получение пробоин, иначе их пулеметами можно было утопить. Требовалось хорошее точное попадание, да и то гарантий нет, что утонут. Кроме того, по нам вели огонь штук восемь орудий. В том числе новые 88-миллиметровки. Попробуй под их снарядами точно прицелиться! А может, и правда нервы играли. Пьяные пустые разговоры надоели. Февралев давно уже вернулся в роту. Там тоже наверняка много хорошего наговорит, завтра с Хлыновым объясняться будем.

— Все, хватит, — оборвал я комбата. — Пошел спать.

— Обиделся, что ли? Ну и зря. Задание ты все же выполнил. Рискуя жизнью.

— Федор, отстань от человека, — попросила санинструктор. — И сам поспи.

— А чего нам не выпить еще по одной? Ты, старлей, молодец! — тянул меня за руку командир батальона. — Я нашему комполка так и доложил. Я — человек прямой. Говорю, мол, танкист орден Красной Звезды честно заработал.

— Ладно. Мне его ваш майор уже обещал. Скоро некуда ордена вешать будет.

Ребята из экипажа спали здесь же в землянке, танк охраняла пехота. Я втиснулся между ними. Легостаев подвинулся, уступая место. Зевая, спросил:

— Ну, че там начальство, Дмитрич?

— Ничего. Давай, спи.

Много лет спустя про Букринский плацдарм в шеститомной истории Отечественной войны напишут такие фразы: «Дважды ударная группировка фронта предпринимала наступление, и оба раза неудачно. Недостаточная плотность артиллерии и нехватка боеприпасов резко снижали силу удара наступавших войск… Боевые действия показали, что здесь трудно рассчитывать на успех. Ставка Верховного главнокомандования решила нанести теперь удар с Лютежского плацдарма».

Ну и конечно, утверждалось, что, несмотря на неудачу, войска 1-го Украинского фронта сковали крупные силы врага, способствовали, помогали и т. д. И снова ничего не говорилось о реальной обстановке на Букринском плацдарме, где повсюду остались братские могилы. Ведь кусок земли в семьдесят квадратных километров обстреливали и непрерывно атаковали пять танковых (моторизованных) и пять пехотных вражеских дивизий, не считая авиации.

После того боя мы еще несколько дней провели на плацдарме. Отношения с Хлыновым были натянутые. Наверное, с его подачи меня отчитал командир батальона Петр Назарович Плотник. Вернее, не отчитал, а, морщась, выговаривал, что не берегу людей:

— Шесть мальчишек и два танка за каких-то полтора часа. Нельзя так воевать.

— Нельзя, — соглашался я.

Февралев неожиданно взял мою сторону и стал объяснять, под каким сильным огнем действовал взвод.

— Там две полковые батареи накрылись, а Волков все же раздолбал переправу и полдня атаки отбивал.

Поговорили и разошлись по своим экипажам. Война продолжалась.

Усилились обстрелы. Не хватало боеприпасов. Одну из немецких атак мой экипаж отбивал пулеметным огнем, сберегая последние снаряды. Потом началось что-то непонятное. В дождливую ненастную ночь получили приказ идти к мосту через Днепр. Пять километров преодолевали под дождем, завязая по брюхо в размолотом черноземе. Одна из машин расплавила подшипники, ее тащили на буксире. Потом переправлялись через Днепр опять на левый берег.