Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

В конце сорок третьего года тяжелых, эффективных в бою самоходных установок СУ-152 было в армии очень немного. Их выделяли в наступающие части из резерва Главного командования едва не поштучно. Это говорило о том, какое важное значение имело взятие Киева. К сожалению, когда к стратегии примешивали политику, давали задание взять к очередной «дате» любой ценой тот или иной город, эта «любая цена» оборачивалась огромными потерями.

Киев был уже окружен. В ночь с 5 на 6 ноября немцы активно выводили свои войска, чтобы избежать «котла». Части, обеспечивающие отход, дрались упорно. Я видел улицу, сплошь заваленную телами наших бойцов. Уткнувшись друг в друга, горели три танка, валялись перевернутые «сорокапятки».

Под гусеницами хрустели и расползались тела погибших (так было!), другой дороги найти не могли. Мы непрерывно вели огонь по амбразурам и подозрительным местам. Вскоре батальоны наткнулись на бетонные укрепления, откуда били противотанковые пушки. Наш комбат, Петр Назарович Плотник, не поддался на понукания и приказы двигаться дальше. Батальон в том месте сожгли бы полностью.

Договорился с начальством. На помощь прислали три СУ-152. Снаряды, весом полста килограммов, проламывали бетон (хотя и не с первого попадания), все окуталось облаком дыма, начались пожары. Наша рота двинулась вперед. Мой танк вылетел на окоп «семидесятипятки». Она стояла особняком на фланге своей батареи. Фрицы не успели развернуть орудие. Я раза два выстрелил с ходу, но не попал. Останавливаться не было времени, ствол уже поворачивался в нашу сторону. Мы ухнули на скорости в окоп метровой глубины, смяли орудие и уткнулись в стенку.

Требовалось срочно развернуться (крутнуться!), выскочить из окопа по въездной дорожке, но двигатель, бешено взревев, вдруг замолк. Стартер отчаянно звенел, но двигатель не заводился. Высота «тридцатьчетверки» — два с половиной метра, да еще под нами лежала смятая пушка. Башня торчала из окопа, как гриб в чистом поле.

Три «семидесятимиллиметровки» стояли в сотне метров. Одна была разбита, зато две другие вели беглый огонь по наступающим танкам. Угол горизонтального обстрела этих пушек составлял шестьдесят градусов. Немцы могли, даже не разворачивая корпус орудия, достать нас поворотом ствола. А уж со ста метров они не промахнутся.

Самым паршивым в этой ситуации было то, что Рафаил окончательно растерялся. Он сумел запустить двигатель, крутнулся и снова уперся в другую сторону окопа. Пологую аппарель (выезд из капонира) завалило землей, но по ней можно было выбраться, давая сильный, ровный газ. Возможно, Гусейнов, сидевший в корпусе танка, чувствовал себя защищенным стенками окопа и не торопился подставляться под огонь.

— Рафик, сволочь, ослеп!

— Возьми правее!

Так кричали мы с заряжающим, одновременно наводя прицел на немецкое орудие. Ох, лучше бы их не трогать, пока застряли! «Тридцатьчетверка» из нашей роты остановилась и задымила, не доезжая до немецкой батареи. Стрелять было несподручно, ствол пришлось опустить до упора вниз. И все равно первый наш снаряд прошел выше. Второй смял угол щита и взорвался в воздухе, за окопом. В дымившейся «тридцатьчетверке» рванул боезапас. Мы выпускали один за другим осколочные снаряды, достали одну «семидесятипятку», зато вторая так закатила нам в боковину башни, что мы оглохли от мощного удара.

Гусейнов, не иначе как с перепугу, все же выбрался из окопа и полетел куда глаза глядят. Примчал он нас прямо в переулок, по которому отступали немцы. Мы успели выстрелить им вслед из пушки, разнести плетень, кто-то упал, остальные убежали. Я осмотрел след от снаряда. Болванка пропахала боковую часть башни, оставив борозду сантиметр глубиной. Словно кто-то ложкой провел по маслу и оставил закругленный след. Это какой же силы был удар, если размягчило броню! Меня прошиб пот. Опять повезло, но до бесконечности везти не может.

— Рафаил, ты доиграешься, — предупредил я. — Отсидеться хотел? Если бы в башню хорошо уделали, все бы накрылись. Понял?

— Понял?! — грозно кричал Вася Легостаев, поддерживая мое возмущение.

Рация и пулемет у Лаборанта действовали исправно, поэтому Вася чувствовал себя уверенно. Зато никак не мог прийти в себя механик Гусейнов. Возможно, он даже не понимал, что ему говорят.

В бой в тот день мы больше не вступали. Стреляли иногда по дальним целям, заправлялись горючим, получали боеприпасы. Ребята разбрелись за трофеями. Принесли всякой ерунды вроде губных гармошек, зажигалки, игральные цветные карты с голыми женщинами. Из продуктов нашли несколько банок консервов, которые тут же съели.

Не знаю, как в других местах Киева, но там, где находился наш батальон, жителей не было. Видимо, немцы выгнали их, чтобы не путались под ногами. Пробегали мимо две женщины с ребенком. Мы их окликнули, но они так припустили, что мгновенно исчезли за углом.