Танкист

— Командир, нам тут с грузовика дали один из ящиков с новыми снарядами, говорят — катушечные.

— Чего ж ты раньше молчал? — вспылил Павел.

— Снабженец сказал — они лучше обычных бронебойных БР-350А.

— Заряжай, попробуем.

Снаряд был несколько необычной формы, с глубокой поперечной канавкой, и на самом деле напоминавший катушку для ниток.

— Лёгкий он какой-то! — зарядив пушку, заметил Виктор.

Павел приник к телескопическому прицелу ТМФД-7. Кратность у него небольшая — 2,5, и угол обзора всего 15 градусов. Танкисты, которые осматривали T-IV, рассказывали, что у немцев и прицелы помощнее, и оптика лучше.

Один из «Тигров» двигался немного в стороне, и стрелять по нему Павел не стал. Угол встречи снаряда с бронёй получится острым, снаряд срикошетирует — да и что за катушечный снаряд?

Он навёл пушку на T-IV, который шёл прямо по курсу.

— Остановка! — И толкнул водителя ногами в плечи.

Командиры часто вместо танкового переговорного устройства практиковали такой способ подачи команд. Из-за помех и шума двигателя команды не всегда понимались правильно. А тут коснулся водителя ногой по правому плечу — он вправо машину уводит, по левому — влево. А по обоим плечам — остановка. Только вот в бою не всегда силу соизмеряли, и механики жаловались потом на синяки на спине и на плечах.

Павел подвёл поточнее марку прицела в лоб T-IV и выстрелил. Немец остановился сразу, как на бетонный надолб наехал. Не загорелся, но из башни полезли танкисты.

— А, не нравится? Витя, ещё бронебойный! Давай его — катушечный.

Павел тогда ещё не знал, что подкалиберный, прозванный катушечным снаряд, только-только поступивший в войска, пробивает по нормали, то есть под углом 90 градусов к броне, на 20 миллиметров больше. Например, на дальности 500 метров — 92 мм брони. T-IV имел более тонкие листы, а «Тигр — T-IV» — более толстые, но такой снаряд не брал в лоб даже со ста метров.

Клацнул затвор пушки.

— Готово!

Павел решил сделать ещё один выстрел. Азарт обуял, захотелось ещё один танк врага подбить. Он забыл старое правило танкистов: сделал выстрел с короткой остановки — и вперёд.

Только он приник к прицелу, как раздался сильнейший удар по корпусу танка. Ноги ниже колен обожгло болью. Танк заглох, потянуло горелым.

Павел сорвал шлем, встал на сиденье, откинул створку башенного люка и стал неловко выбираться.

— Все из машины! — прохрипел он.

Механик и стрелок-радист не отозвались, только заряжающий шевелился на полу, силясь подняться.

— Витя, — из последних сил закричал Павел, — быстро из машины!

Заряжающий поднялся наконец с пола, и, качаясь, как пьяный, с трудом откинул люк и стал выбираться наружу. В это время со стороны моторного отсека раздался лёгкий хлопок, и через вентиляционные щели вверх рванулось пламя.

На Павле вспыхнул комбинезон. Он спрыгнул с брони на землю и стал кататься, пытаясь сбить пламя.

— Командир, сбрось комбинезон к чёртовой матери, сгоришь! — закричал Виктор — он успел спрыгнуть с танка вслед за Павлом.

Павел вскочил, сбросил растоптанные сапоги, расстегнул ремень с кобурой, рванул ворот. Затрещала ткань, и Павел снова рванул комбинезон — теперь уже вниз. На задней части комбинезона уже красовался огромный, в половину спины, прожог. Пашка выдернул из полукомбинезона ноги. От горящей ткани обгорели волосы на ногах, занялись огнём трусы. Павел сорвал и их — лучше быть голым, чем сгореть. Спина и так сильно саднила.

И в этот момент в его танке раздался сильный взрыв, башню приподняло, и она, отлетев, раздавила заряжающего.

Павла обдало жаром и отбросило в сторону. От боли он потерял сознание.

Очнулся уже в потёмках. Сначала долго не мог понять, где он и почему голый? Немного времени спустя память вернулась, и он вспомнил всё: как танк подбили, и как комбинезон на нём загорелся.

Павел сделал попытку встать. Ноги пронзило острой болью, он застонал и рухнул на землю. Его сильно знобило, он чувствовал холод. Странно: июль, даже ночью жарко и душно, а ему холодно. Он провёл рукой по телу. На поясе лишь слегка обгоревшая резинка от трусов.

Павел начал осматриваться, пытаясь понять, где он и где, в какой стороне наши? Он понимал, что ранен и обожжён и что ему надо к своим. И если нельзя идти, то надо хотя бы ползти.

Метрах в двадцати от него темнел ещё один подбитый танк. Павел пополз к нему. Путь показался долгим. Во рту было сухо, язык шершавый, губы потрескались — от жажды ли, от огня?

В темноте наткнулся на тело убитого. Пошарив рукой, нашёл на поясе фляжку. Расстегнув чехол, он вытащил фляжку, отвинтил пробку и припал к горлышку. Губы и рот обожгло. Тьфу, да это же водка! А, пожалуй, что и не водка, запах и вкус не водочные! Точно! Шнапс это немецкий!

Павел сделал несколько глотков и почувствовал, как обжигающая жидкость дошла до желудка и побежала по жилам. Стало немного легче, боль в ногах и спине отступила. Лучше бы во фляжке была вода, потому что жажда не прошла.