Танкисты Гудериана рассказывают. «Почему мы не дошли до Кремля»

Однако эту точку зрения разделяли далеко не все. Лейтенант Губерт Беккер: «Мы не понимали смысла русской кампании с самого ее начала, никто не понимал. Однако у нас был приказ, и мой долг, как солдата, обязывал этот приказ исполнить. Я был инструментом государства и обязан исполнить свой долг». Дисциплина оставалась превыше всего, поэтому в войсках приказ о комиссарах даже не обсуждался. «Мы даже не допускали, что солдат будут использовать ненадлежащим образом. Мы, как германские солдаты, служили своей стране, защищали свою страну, неважно, где именно. Никто не хотел этих сражений, никто не хотел этой войны, так как мы знали от своих родителей и участников Первой мировой войны, во что все это выльется. Они часто повторяли: «Если это случится, последствия будут фатальными». Но в один прекрасный день нам приказали выступать. Сопротивляться этому? Никто и никогда!»

Роковой день приближался. Вот что вспоминает один из солдат 4-й танковой дивизии: «20 июня. Со вчерашнего дня мы находимся на исходном рубеже в нескольких сотнях метров от Буга. Война с Россией – неужели это возможно? Мы выкопали укрытия для защиты от шрапнели и замаскировали наши машины так, что их невозможно было увидеть. Все спокойно. Ни лучика света, ни малейшего звука, ни самолета, ни солдата. Ничего не видно и не слышно. Мир вокруг нас словно застыл. Ни единого движения. Нас окружает тревожная тишина, которая неприятно давит на всех. У нас ощущение, будто от ада нас отделяет всего несколько часов. Что принесет нам ближайшее будущее? Мы об этом не говорили. Грудь словно сдавило, а леденящий холод пробирает до самых костей».

Белоруссия – блицкриг

Немцы поначалу полагали, что столкнутся на границе с сильными укреплениями, поэтому Гальдер предложил начать наступление силами пехотных дивизий при максимальной поддержке артиллерии. Но Гудериан 6 июня на совещании в Варшаве категорически отверг это предложение. По его мнению, в России было слишком мало хороших дорог, и он не желал ставить свои танки в хвост медленно движущейся пехоте. Как ни странно, Гудериан оказался прав. Но здесь Вермахт подстерегала другая опасность – подвижные механизированные соединения могли слишком оторваться от пехоты, что затрудняло действия и тех и других. Если во Франции летом 1940 года это не имело серьезного значения, там танки первыми вышли к Ла-Маншу, но Франция закончилась слишком быстро, и потому пехота успела подтянуться. Российские просторы оказались не чета французским, и потому не раз и не два немецкие танковые дивизии оказывались в полной изоляции. Впервые это произошло как раз во время боев в Белоруссии. Однако советские генералы не сумели воспользоваться благоприятными возможностями.

В начале операции «Барбаросса» танковые группы были привязаны к пехотным армиям. Несмотря на свои внушительные размеры, они почему-то считались соединениями корпусного уровня, а не армейского. Это серьезно осложняло их операции, так как вопросы командования и снабжения ложились на плечи армейского штаба, у которого и без того хватало забот. Так, 2-я танковая группа Гудериана была подчинена 4-й армии фельдмаршала фон Клюге, а 3-я танковая группа Гота – 9-й армии генерала Штраусса. Но 3-я танковая группа получила свободу уже на второй день операции. Лишь 28 июня главнокомандующий Группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок решил, что Гудериан наконец вырвался на оперативный простор, и освободил его от опеки Клюге.