Танковые рейды

Глава первая Предгрозье

Вот никогда не думал, что прощание с Ленинградом будет таким тоскливым. Поезд мчит меня на юг. На юг, ближе к моим родным местам, дальше от шпиля Адмиралтейства, от Горбатого мостика, от Мойки и Фонтанки — от так полюбившегося мне Ленинграда.

Я получил под свое начало стрелковый полк. Получил после долгих просьб, многочисленных рапортов: меня не хотели отпускать со штабной работы. А меня тянуло в войска. Просьбы наконец возымели действие — сначала я стал заместителем командира полка под Ленинградом, затем получил полк. И вот осенью 1940 года еду к месту своего нового назначения.

В Ленинграде осталась моя семья — жена с сыном и маленькой дочуркой. Каково им там будет?.. Неотвязная, прилипчивая, эта мысль не оставляла меня ни на миг. Ведь всего год, как был заключен договор о ненападении с Германией, фашистской Германией, наиболее вероятным нашим противником в возможной войне. И, казалось на первый взгляд, для опасений не было оснований.

Поезд все дальше уносил меня к югу. Позади остались просторы России, Украины, и наконец в распахнутые окна вагона ворвались ослепительные краски предгорий Кавказа, и этот фейерверк отвлек меня от воспоминаний и размышлений.

Вот и вокзал. Не спеша, я пересек весь город, добираясь до места, где расквартировалась дивизия. Шумно, брызгая пеной, катил свои воды буйный Терек, петляла, скрываясь в темных ущельях, Военно-Грузинская дорога…

Штаб дивизии — в небольшом двухэтажном домике после благоустроенных казарм Измайловского проспекта в Ленинграде он показался мне еще меньше, чем был. Тесные коридоры, много командиров в кавалерийской форме, звякают шпоры. Даже усомнился на минуту, не заблудился ли я: почему так много конников, ведь дивизия-то стрелковая?

И комдив — с кавалерийскими петлицами. Перехватив мой удивленный взгляд, сказал резко:

— Удивляешься, майор? Понимаю, новых настроений набрался там, в столицах. А мы тут коня ни на какую машину не променяем. Тут вам не Невский проспект — бездорожье, не очень на машинах раскатаешься. Конь, он свое слово еще скажет. Мы Гражданскую на конях прошли и Советскую власть завоевали. На конях, да-да!

— Товарищ полковник, — пытался я возразить, — сам коня люблю, кавказец я.

— Так чего тебе еще?

— Немцы танками сколько стран сокрушили… В предстоящей войне…

— Что?! — громовым басом перебил он меня. — Может, тебе неизвестно, что с немцами у нас договор заключен?!

Я заверил его, что мне это известно.

* * *

Это было известно достаточно хорошо. Но вера в договор с фашистской Германией была очень зыбкой. Казалось, раньше или позже военного столкновения с ней не избежать. Ошеломляющие успехи фашистских вооруженных сил в Европе вскружили голову генералитету вермахта, оказали пагубное воздействие на значительную часть населения Германии. На полных оборотах действовала геббельсовская пропагандистская машина, на все лады восхвалявшая «гений фюрера», его «приматполитику». Верховное немецкое командование целиком отдало себя под эгиду Гитлера. Уже после войны я прочел, что в то время начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер записал в своем «Военном дневнике»:

«Решение вопроса о гегемонии в Европе упирается в борьбу против России. Поэтому необходимо вести подготовку к тому, чтобы выступить против России, если этого потребует политическая ситуация»[1].

К осени 1940 года Гитлер располагал военно-экономической базой почти всей Европы. После поражения Франции, с выходом к Ла-Маншу и захватом Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии Германия изолировала Англию от Европейского материка и обезопасила свой западный тыл от серьезных атак со стороны англичан, могла оборонять западное побережье сравнительно небольшими силами. После же оккупации Югославии, Болгарии и Греции она обеспечила безопасность своего юго-восточного фланга от высадки крупных десантных войск противника.

Иначе говоря, в конце сорокового — начале сорок первого года гитлеровская Германия создала благоприятные условия для высвобождения крупных группировок войск и сосредоточения их на территории Румынии, Польши, Финляндии, в Восточной Пруссии. Для переброски их сюда требовалось не больше пяти-шести месяцев. Учитывая достаточное развитие сети железных и шоссейных дорог в Западной Европе, можно было предполагать, что эти сроки легко сократить до трех-четырех месяцев. Ближайшая к нашим границам аэродромная сеть на территории Румынии, Чехословакии, Венгрии, Польши и Финляндии позволяла разместить несколько тысяч самолетов всех классов и назначений.