У первой же улицы, выходившей справа (как я позднее узнал, это была Цигельштрассе), мы попали под шквальный огонь не столько противотанковой, сколько полевой артиллерии, пехоты и т. п. Все, что находилось снаружи машины, было сбито, включая правое крыло и буксировочные тросы. Внутреннее переговорное устройство отказало, и механик- водитель продолжал двигаться на высокой скорости. Впереди на улице, к которой стремился наш механик-водитель, показалась глубокая воронка. Через наводчика мне удалось передать механику-водителю, чтобы он объехал воронку по тротуару. При этом мы свернули немало столбов, поддерживавших троллейбусные провода. Чуть дальше мы наткнулись на баррикаду. Открыв командирский люк, я увидел, как сбоку появился островерхий головной убор. В темноте я толком не мог его разглядеть и схватился за пистолет, но вовремя заметил значок «мертвой головы». Это был какой-то унтерштурмфюрер. Он сказал, что был водителем и вторым адъютантом Геббельса. Он хорошо знал берлинские улицы. По его словам, он запрыгнул на левое крыло, когда мы двинулись вперед, и держался за башню, зная, что у Цигельштрассе будет жарко. На вопрос, что же случилось с теми, кто ехал на корме танка, он ответил, что их разорвало в клочья. Остались лишь куски ткани и тел. Мы выбрались из проводов и медленно двигались вперед, обходя баррикаду. Унтерштурмфюрер был неплохо осведомлен и сказал мне, что последним человеком, который к нам присоединился, был Мартин Борман. Из тех троих, что сидели на корме танка, не выжил никто. Потом он провел нас между Цю- рихерштрассе и Шенхаузер-Аллее. Русских вокруг почти не было. Мы проехали мимо большой колонны, но так и не поняли, кто это был. Какие-то женщины набирали воду из пожарного гидранта. Мы остановились рядом с ними и спросили, что за колонна стоит на левой стороне улицы. Они ответили, что это тоже немцы. Мы поехали дальше и вскоре достигли так называемого «второго кольца» русских на Шенхаузер-Аллее. Здесь генерал Беренфенгер пытался навести хоть какое-то подобие порядка. Он попросил нас переехать на другую сторону улицы под линией метро и занять позицию в голове колонны. Вскоре мы наткнулись на немецкие мины. Генерал Беренфенгер тут же вернулся, и я сказал ему, что мы потеряли ход, но через час снова сможем вступить в бой. Тогда он сказал мне: «». Дружище, проследите, чтобы ваш танк взорвали, а главное — постарайтесь отвести ваших ребят домой целыми и невредимыми. Мы проиграли войну». Я рассказал ему о приказе, полученном от Геббельса. Генерал ответил: «…Я разговаривал с генералом Кребсом, который вел переговоры с русскими. Мы вконец проиграли войну. Теперь мы должны попытаться разойтись по домам». Мы взорвали машину — это было печальное зрелище. В Берлине мы подбили тридцать девять танков. Мы их сожгли. Прочая подбитая техника точному учету не поддавалась.
2 мая 1945 года — Это произошло около 7 часов вечера под линией метро, проходившей по эстакаде у станции на Шенхауэр-Аллее. Несмотря на хаос, экипаж еще оставался со мной, и мне не без труда удалось уговорить водителя грузовика «Опель-Блиц» перегнать машину на другую сторону широкой улицы, которую простреливали русские. Шанс пересечь улицу был только у первой машины — остальные были бы обречены. Когда водитель согласился, я собрал экипаж и объяснил им свой план. Мы должны были уцепиться за левый борт грузовика и, когда он пересечет улицу, попытаться пройти по другой стороне. В это время масса солдат и мирных жителей также попыталась перейти улицу. Однако гора мертвых тел становилась все выше, и эта волна тоже схлынула. Это было непросто — шедшие сзади не видели, что творилось впереди, и продолжали напирать. Тогда «Опель-Блиц» устремился через дорогу и остановился на другой стороне улицы. Машину буквально изрешетило.