Танковый погром 1941 года. В авторской редакции

Константин Симонов приводит письмо одного из фронтовиков, участвовавшего в Керченско-Феодосийской операции: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтами, самодурство и произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле… Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать дух солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую и т.п. (Мы все гадаем, кто были лучшими полководцами: расстрелянные тухачевские и блюхеры или выдвиженцы Жуковы и кирпоносы? Да в общем, какая разница, если в спину им дышат мехлисы и вашугины. А генерал Горбатов всю войну хранил черные сухари в особом мешочке, на всякий случай). Три армии стояли на фронте 16 километров, дивизия занимала по фронту 600–700 метров, нигде никогда я потом не видел такой насыщенности войсками. И все это смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец…»

За десять дней Манштейн разгромил войска Крымского фронта — три армии, имевшие двукратное над ним превосходство, захватил 170 тысяч пленных, 1133 орудия и 258 танков.

В течение 1942 года были наголову разгромлены еще не одна советская армия: 33-я, 29-я, 28-я, 6-я, 57-я, 12-я, 39-я…

Советские танковые войска и в дальнейшем теряли более 20 тысяч боевых машин в год, а всего за войну, по утверждению бывшего начальника Генштаба М.А. Моисеева, потеряно около 95 тысяч танков! Нет, поправил генерала коллектив военных статистиков, — 96500. Несомненно, многие недостатки в управлении, в организации связи и снабжения, ремонта техники удалось устранить. Весной 1942 года стали формироваться танковые корпуса (новый корпус имел по штату 168 танков, то есть вдвое меньше, чем довоенная дивизия) и танковые армии, которые стали грозным оружием в руках смелых и способных командиров. Однако пороки самой системы были неизлечимы. Пополнение обучалось наспех и беспощадно бросалось в бой до последнего человека и последней машины. Например, 3-я гвардейская танковая армия в течение трех лет обновляла парк боевых машин на 90–100% семь раз, в том числе четыре раза только в 1943 году. Хотя боевая практика показывала, что использование танковых соединений до предела их боеспособности требовало значительного времени на их восстановление.

К тому же терялся добытый дорогой ценой боевой опыт, требовались дополнительные мероприятия по сколачиванию частей, экипажей и подразделений, управлений и штабов. И все начиналось с нуля. Из-за чудовищно высоких потерь в Красной Армии почти не оставалось опытных солдат, которые могли бы помочь новобранцам освоиться в боевой обстановке. Весьма недолго оставались в строю и командиры рот и взводов. Советские сухопутные войска за четыре года войны потеряли около двух миллионов офицеров! Именно поэтому немецкие танки ходили в атаку в среднем одиннадцать раз, а советские — только три; именно поэтому в Красной Армии не могло быть танкистов вроде Михаэля Виттамана, уничтожившего за три года 138 танков и 132 артиллерийских орудия — нашим столько просто не удавалось прожить.

И все-таки…

Несмотря на тяжелейшие потери, советским Вооруженным силам удалось сорвать германский план молниеносной войны и, измотав противника, создать условия для перехода в контрнаступление под Москвой. В первых числах декабря немецкие войска фактически перешли к обороне. Поскольку в Берлине господствовало мнение, что противник не располагает силами для контрудара, советское наступление 5–6 декабря застало немцев врасплох, не сумев удержать фронт, они начали отступать. 8 декабря германское командование разрешило войскам перейти к обороне на всем советско-германском фронте, окончательно признав провал «Восточного похода». «Теперь, — писал генерал Блюментрит, — даже в Ставке Гитлера вдруг поняли, что война в России, по сути дела, только начинается…»