Танковый таран. «Машина пламенем объята…»

Тем не менее снопы осколков, направленные сверху вниз с высоты примерно в полсотни метров, просто выкашивали русские пехотные цепи! Посеченные в кровь тела валились на глубокий снег, дико кричали раненые. Снежные наносы, которые намело за ночь, не позволяли русским маневрировать на поле боя, наступающие двигались медленно. А пикирующие бомбардировщики с крестами на крыльях столь плотно «засеяли» поле, что деваться наступающим пехотинцам было попросту некуда. «Семена смерти» произвели свое страшное дело с немецкой точностью и педантичностью. Паника охватила русских. Каждым взмахом своих стальных крыльев «Бабочки» уносили десятки и сотни жизней. И спастись от них было невозможно.

В довершение всего пулеметчики в немецких окопах снова завели свои страшные «машины смерти».

В сутолоке и панике люди разбегались кто куда – и снова попадали под смертоносные взмахи «Бабочек»… Трупов перед позициями «кампфгруппы» Шталльманна прибавилось.

* * *

На фронте наступило очень короткое затишье: по обе стороны линии боевого соприкосновения войска накапливали силы для очередного противостояния. Ну, а обычные солдаты тратили «спокойное» время на сон и отдых. Чистили оружие, писали письма домой, занимались мелкими хозяйственными мелочами, которыми заполнен походный быт.

Шталльманн использовал это время, чтобы хорошенько надраться русской водки – только это хоть на некоторое время притупляло гнетущее чувство обреченности. Сколько они намолотили русских за это время? Сколько потеряли своих солдат? Кто знает… Feuer und Tod! – Огонь и смерть! – никогда еще не были столь явными, как здесь, подо Ржевом и Вязьмой.

К тому же, привыкший к стремительным танковым прорывам и рейдам, Дитрих тяжело переносил прозябание в окопах.

В блиндаж спустился вестовой из штаба:

– Герр гауптман, вас вызывает командир дивизии.

– Яволь! Сейчас соберусь.

Шталльманн быстро привел себя в порядок, попутно трезвея. Странно, но у многих офицеров на передовой гауптман замечал эту особенность: как бы ни был командир пьян, но если нужно принимать решение или собираться к вышестоящему начальству на доклад, как он сейчас, все трезвели практически мгновенно.

Вскоре Дитрих уже трясся в ледяном нутре грузового бронетранспортера. Похожий на гроб, полугусеничный «Зондеркрафтваген», который ехал за боеприпасами, был мало приспособлен к перевозке командного состава. Но выбирать не приходилось, так как штабной «Опель-Кадетт» гауптмана оказался сильно поврежден осколками разорвавшегося неподалеку русского снаряда. Ремонтная служба, заваленная заявками на обслуживание и восстановление боевой техники, заниматься легковушкой, понятное дело, не спешила.

Дорога была расчищена и укатана с немецкой тщательностью, и было бы неплохо подремать в относительном тепле и на мягких сиденьях легкового «Опеля», но вот – не судьба.

В штабе Дитриху пришлось немного подождать, пока его примет командир дивизии. Шталльманн скинул шинель, а дежурный предложил ему горячий и сладкий чай. Отказываться от такого угощения гауптман не стал, тем более что вскоре появился и еще один компаньон для чаепития.

Им оказался высокий и грузный оберст, командир 18-го пехотного полка. Вскоре подошел еще и командир 58-го пехотного полка. Но он чая попить уже не успел – всех троих вызвали к командиру 6-й дивизии.

– Господа, ситуация сложилась критическая. Герр оберст, зачитайте нам выдержки из журнала боевых действий вашего полка от 13 января 1942 года.

– Яволь, герр генерал. Итак:

« Утром туман. Ясно. Минус 35 градусов, мороз. Ночью тишину нарушил артиллерийский огонь, который велся в направлении деревни Гущино. В 7.00 рота русских атаковала 2-й батальон 18-го полка севернее шоссе. Атака отражена, но повторилась снова.