Танненберг

Это был, пожалуй, самый успешный эпизод утренней атаки. Потому что на остальных участках так близко, а главное, незаметно, подобраться к позициям противника не удалось. Полки, развёрнутые в центре, заняли свои рубежи ещё раньше, и в темноте, начали осторожно продвигаться вперёд по полям. Но там не нашлось столь явных ориентиров, по которым можно было бы оценить расположение германцев, как на правом фланге. Остановились на безопасном расстоянии, чтобы не выдать себя раньше времени. Артиллерия сзади, в укрытиях, стволы развёрнуты примерно в сторону противника. Корректировщики попрятались в кустах, установив связь по телефону с батареями. Когда начало светать, пехота так же молча двинулась вперёд. Им, конечно, помогло то, что с холмов внизу всё по-прежнему казалось серым, и их продвижение ещё довольно долго оставалось незамеченным. Но когда на востоке загремели выстрелы, германские дозорные не стали искушать судьбу, и тоже начали стрелять в нашу сторону. Началась стрельба в ответ, дозорные побежали. Но противник уже был разбужен, их передовые части быстро занимали позиции, разворачивалась артиллерия и пулемёты. И вскоре на нашу пехоту обрушился шквал огня, вынудив её залечь. К счастью, произошло это уже на довольно крутых склонах холмов. Поэтому, когда германские корректировщики всё же навели свою артиллерию на наступающих, то большинство снарядов летело мимо и дальше. Их пушки стреляли в лучшем случае с вершины, а то и из-за позиций за ней. Возникал эффект пресловутого «обратного склона», на который очень трудно попасть при навесной стрельбе. А ещё труднее рассчитать время подрыва шрапнели. Это наших и спасло. Фугасы рвались спереди и сзади, шрапнель в воздухе, но в основном пролетала мимо, параллельно склону. Конечно, были потери, но всё могло быть намного хуже. Вражеские пулемёты тоже чесали поверх голов. Но и высунуться было проблематично. Двигаться в таких условиях дальше означало выбрать верную смерть. А потому ждали.

Тем временем, стало достаточно светло, наши корректировщики уже присмотрелись к холмам, и дали первые установки по телефонам. Сзади послышался грохот выстрелов 152-х мм гаубиц, с боков подключились трёхдюймовки. Часть снарядов ложилась на подсвеченные вспышками выстрелов позиции пехоты. Когда по ним пристрелялись, а делать это на склоне холма, обращённого в нашу сторону, было очень удобно, то перешли на шрапнель, которая начала косить там пехотинцев, независимо от того, лежали они, или стояли. Мелкие окопы спасали от неё не всегда, а высовывать голову наверх в таких условиях и вовсе не хотелось.

А часть снарядов полетела сразу за сады и рощи, где хотя бы теоретически могли находится скрытые батареи. И иногда они их там находили. Постепенно, основной огонь нашей артиллерии начал переноситься всё в большей степени дальше, наугад нащупывая там вражеские орудия. Вскоре, на правом фланге наша пехота прошла насквозь небольшой лесок на холме, и вышла ещё на две батареи, стоявшие прямо за ним. Приблизиться не рискнули, потому что чуть в стороне рвались наши же снаряды, иногда цеплявшие расчёты противника осколками. Поэтому открыли винтовочную пальбу между деревьями, выбивая обслугу. Германцы вскоре сообразили, в чём дело, попытались было развернуть несколько орудий, но тогда именно по ним открылся наиболее ожесточённый огонь. В конце концов, противник бросил всё и побежал. По ним некоторое время ещё стреляли, но делать это из глубины леса было неудобно на большое расстояние. А выходить из него под огонь своих же снарядов совершенно не хотелось. К тому же, иногда они залетали и в лес, убивая своих. Впрочем, вскоре до артиллеристов дошло известие о том, что пространство за лесом очищено от неприятеля, батареи брошены, и огонь следует прекратить. Начали подтягивать и свои пушки на холм, выдвигая корректировщиков на край леса, откуда открывался хороший обзор на другие батареи противника, и на саму Млаву, откуда выдвигались на помощь своим остальные части дивизии.