Танталэна

Впереди передо мной чернел контур моста, перекинутого через реку. Я побрел к нему, надеясь найти возле него поперечную улицу, которая приведет меня в центр города. Но не доходя до моста, я увидел двухэтажный дом с ярко освещенными окнами. Перед ним на тротуаре стоял одинокий столб электрического фонаря. К столбу была привязана лошадь. При свете фонаря я увидел прибитую над дверьми большую вывеску с какими-то восточными, должно быть, китайскими буквами. Над ней была прибита маленькая дощечка, на которой было выведено по-английски «Saloon and Hotel», что значит: трактир и гостиница

«Это как раз то, что мне нужно», — подумал я, открыл дверь и вошел.

Я очутился в большой, ярко освещенной комнате. Стены и потолок ее были пестро расписаны какими-то фантастическими чудовищами. Пол был устлан толстыми мягкими цыновками, на которых лежало и сидело человек пятнадцать китайцев. Одни из них ели и пили, другие курили, третьи спали. Все они были вооружены кинжалами и револьверами. Слева находилась низкая широкая стойка, за которой сидел жирный китаец — такого цвета, как пятна сала на топленом молоке. В углу возле стойки стояло два обыкновенных ресторанных столика. Один из них был пуст, а за другим сидело двое европейцев. Первый европеец был огромного роста широкоплечий моряк в франтоватых брюках-клеш, белой матросской рубашке и широкополой кожаной шляпе, надвинутой на лоб, второй был похож на английского промышленника из колоний — красивый человек с прямым носом и большим кадыком. Он был одет в серый пиджачный костюм. Его пышный коричневый галстук был заколот серебряной булавкой в виде подковы с собачьей головой. Они оба были пьяны, оба громко говорили и оба держали на коленях по ружью с обрезанным дулом.

Я нерешительно подошел к стойке и вынул из кармана конверт, в котором лежала сторублевка и половина столь необходимого Шмербиусу документа.

— Если вы разменяете мне эту бумажку, — сказал я по-английски китайцу, бросая на прилавок сторублевку, — я поужинаю у вас и переночую.

Китаец взял жирными толстыми пальцами бумажку и долго рассматривал ее на свет.

— Она немного подмокла, — наконец сказал он, — но тридцать долларов я могу вам за нее дать.

Я согласился и получил целую кучу разноплеменного серебра. Тут были и британские шестипенсовики, и индийские рупии, и мексиканские пиастры, и японские иены, и русские двугривенные, как старого, так и советского образца. Счесть их было невозможно. Очевидно, в этой стране ходили деньги всех наций.

Я сел за столик, и другой китаец, тонкий, с жидкой черной бороденкой, подал мне на глиняном блюде какое-то странное кушанье. Я не знал, что это такое, не мог даже определить мясное это блюдо, рыбное или растительное, но проглотил его моментально. Затем я спросил чаю. Мне подали фарфоровую чашку с черной ароматичной бурдой такой крепости, что когда я выпил ее, у меня сжалось сердце.

Насытившись, я стал рассматривать сидевших передо мной европейцев. Особенно меня занимал сидящий ко мне спиной великан. В нем было что-то знакомое. Эта спина, эти плечи... где я их видел? И вдруг я заметил клок огненно-красных волос, выбивающихся на затылке из-под шляпы.

Так это Баумер! Значит, «Santa Maria», может быть, и не разбилась! И мой отец, может быть, жив! Надежда увидеть отца живым наполнила радостью мое сердце. У меня в голове мелькнула даже задорная мысль — подойти к Баумеру и посмотреть, как он будет разозлен, увидев, что ему не удалось меня утопить. Но я так устал, что мне не хотелось вставать со стула. Я решил при случае указать здешним властям на этого опасного разбойника, а пока ограничился только тем, что стал прислушиваться к тому, что он говорил.

— И все же, все его затеи с капскими алмазами провалились к чорту, — сказал Баумер. — Рапорт Томаса Коллинса был разорван пополам, и ему удалось достать только конец его. А начала нет. Как он ни бился, как ни хитрил, начала рапорта ему достать не удалось. А проклятый рапорт так разорван, что долгота находится в первой его части, а широта во второй. Вот теперь ищи алмазы по всему океану!

— Да, это сильный козырь и наших руках, — заметил англичанин. — Китайцы и так терпеть его не могут. Арабы тоже. Они уверяют, что он околдовал Ли-Дзень-Сяня.

— Послушайте, мистер Эрлстон, — заорал Баумер и так ударил кулаком по столу, что задребезжали стаканы. — Через две недели перевыборы атамана, Donnerwetter! Джентльмэны удачи провалят Ли-Дзень-Сяня, а вместе с ним полетит и Шмербиус.

— Тссс! Ты пьян, Баумер, нас могут услышать, — зашептал англичанин. — Да неужели ты думаешь, что Шмербиус боится перевыборов? Неужели он станет уважать права джентльмэнов удачи? А пятнадцать пушек Вращающегося Форта? А Форт Подковы? А двести пятьдесят самолетов новейшей системы? Ведь все это у него в руках. Он в пять минут может превратить город в груду развалин.

— Но ведь вы, мистер Эрлстон, член Верховного Совета. Вы можете предупредить флот и форты о его замыслах. Джентльмэны удачи еще никогда не продавали своей свободы.