Клоун. Так назвали ее подруги — непонятно с чего вдруг написав это. Еще вчера они, смеясь, до вечера гуляли по улицам, и Рокси была почти счастлива. Да, на вторых ролях, но ее не прогоняют, не смотрят как на инопланетянина. С языка то и дело срывались шутки — ей хотелось улыбаться и дарить улыбку другим.
Клоун. Надо же, какое болезненное слово. И какая привычная роль. Именно клоуном она и чувствовала себя всю сознательную жизнь: яркая, несуразная, вынужденная быть неискренней, на потеху толпы.
Не хотелось даже выяснять, зачем и почему. Эти вопросы, вкупе с «что же именно я делаю не так?» преследуют ее так часто, надоели так сильно, что не хочется и произносить их лишний раз.
Жалкая улыбка тронула губы, и в ней было больше отчаяния, чем в самом надрывном крике.
Моргнув и глубоко вздохнув, словно прогоняя наваждение, Роксана очнулась от размышлений и более осмысленно огляделась. Она лежала на красивой маленькой поляке, заросшей ромашками и земляникой. Большой каменный колодец, местами покрытый плесенью, казался таким древним, будто из легенд. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь симфонией листвы и ветра…
Быстро слопав принесенный с собой чуть помятый «Чокопай», Рокси достала из сумки маленький тонкий блокнот и изгрызенную ручку. Старый заслуженный блокнот оказался изрисованным и исписанным от и до, поэтому она выдернула последний чистый клочок бумаги, растерянно глядя в никуда.
Стихи всегда были ее личным обезболивающим, антидепресантом. Когда не было сил держать эмоции в себе — Рокси вот так своеобразно выплескивала их на бумагу. И почему-то каждый раз удивлялась тому факту, что стихов, наполненных светом, отчаянной верой и чувством прекрасного у нее было куда больше, чем преисполненных зла и боли. Но этот — нагрянувший внезапно, как молния средь ясного неба, определенно относился ко второй категории.
Карандаш прытко бегал по огрызку бумаги, и с каждой выведенной буквой, с каждым словом становилось чуточку легче. Магия, не иначе.
Вздохнув, Рокси легонько сжала кулак, скомкав стих, и снова прилегла на траву. Чистое, дивное небо, красота природы вокруг — все вокруг пело гимн Жизни, напоминало о лучшем, о прекрасном. Наконец, устав лежать и преисполнившись странной силой, девушка включила на телефоне одну из тех песен, под которую в лагере ставила танец, и стала вспоминать полузабытые движения, постепенно распаляясь, выгнав все прочие мысли из головы.
Танец всегда был ее главной страстью, отдушиной, счастьем. Они дарили, пусть и на миг, такую эйфорию, что и наркотиков не надо. С пяти лет Рокси занималась обычными, где жестко тренировали растяжку, потом добавила бальные, а с четырнадцати и восточные. Искусство, красота и грация движений захватывали ее, потрясали до глубины души, и не было от этого избавления…
Было так странно танцевать одной, в лесу, когда привыкла плясать на публику, но, Боже мой, какая свобода заполнила каждую клеточку тела… Она танцевала с огнем и ветром, будто став частью их, крошечной частичкой стихий, непокорных и ни от чего не зависимых. Частичкой первозданной красоты, равной которой нет…
Тяжело дыша, покрасневшая и чуть вспотевшая девушка лучистыми счастливыми глазами взглянула в хрустальную гладь колодца. Странная ребяческая идея вдруг пришла в голову, и, пошарившись в карманах, Рокси извлекла ржавый рубль.
— Хочу быть свободной и счастливой. Легко отпускать тех, кому не нужна, и никогда не разочаровывать тех, кто полюбит. Любить самой — взаимно и искренне, не носить больше лживых масок и не пытаться стать тем, кем не хочу быть… — тихо, на грани слышимости прошептала она, подбросив монетку. Девушка совсем забыла про клочок бумаги в своей руке, и он полетел следом за рублем.
«Пофиг» — флегматично пожала плечами девушка, наклонившись, чтобы плеснуть воды в разгоряченное лицо.
Зажмурившись под холодными брызгами, она слегка вздрогнула — на секунду ей показалось, что совсем рядом, будто из глубины колодца раздался звонкий женский смех.
«Натанцевалась, блин» — фыркнула девушка, растирая остатки воды.
А потом ее кто-то вдруг тронул за плечо, заставив резко обернуться и широко распахнуть глаза.