Через часа два, вдоволь наплескавшись и тридцать раз помывшись, чтобы полностью смыть с себя грязь, я наконец вылез. Дрожащий от холода, стучащий зубами, но довольный. Вокруг хорошо, ни души, лишь зык иногда подавал голос. Тысячи звезд над головой, улыбающаяся мне луна, которую я не видел так долго. Листья деревьев, трепещущие на ветру, обдающим мою кожу мурашками холода. И запах леса. Чистого, дикого и девственно нетронутого. Еще зеленая и мягкая трава под босыми ногами. Ароматы последних в этом сезоне цветов. Я улыбнулся своим мыслям, откидывая мокрую челку с глаз, чувствуя, как в душе робко шевельнулся забытый романтик. Давненько меня не пробивало на такое настроение. Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как из-под ближайшего дерева ко мне скользнула массивная гибкая тень.
Я вздрогнул, когда чужое горячее тело прижалось ко мне со спины, когда сильные руки нежно погладили еще подрагивающие от холода плечи. Я положил свои ладони сверху и, запрокинув голову, заглянул в алые глаза с ритмично пульсирующими от переполняющих эмоций зрачками.
- Ты такой красивый, Тиль, – тихо шепнул Лихорис, отрывая меня от земли и поднимая на руки. Я не ответил, обняв его шею руками и позволив себя куда-то нести. Любимый наблюдал за мной. И только от одной этой мысли дыхание странно спирало, а крылья начинали взволнованно подрагивать. Чувствуя наши натянувшиеся узы, с помощью которых мы легко теперь ощущали друг друга, я знал, что вампир терпел очень долго. Запаял желание физической близости и потребности сделать меня своим глубоко внутри. Понимал, что я был не готов к этому, понимал, что я боялся... Мой терпеливый Лих. Да, я и сейчас страшно боюсь и до ужаса смущен. Но я обещал себе, что больше никогда не заставлю любимого сомневаться в моих чувствах к нему. Я поклялся, что переступлю через свой порог. Я давно признался сам себе, что начинаю гореть от близости некроманта и его ласки. Я так долго ждал и шел к моменту, когда сам скажу, что люблю его. В кошмаре на Земле жил только Лихом. А он молча ждал и не настаивал, давая мне решиться самому. Разве это не жертвенность? И разве это не значит, что пора прервать ожидание?
Лихорис был возбужден и хотел взять меня прямо тут. Но хорошо сдерживался и нес меня обратно в лагерь, совсем забыв про одежду. Мое собственное тело было напряженно в волнительном предвкушении. Потому что я твердо решил – это будет сегодня, здесь и сейчас.
- Лих, – позвал я, тщательно следя за своими эмоциями по узам.
- Что такое, любимый? – немного охрипшим голосом ответил некромант. И застыл, когда я, робко обняв его за шею руками и обхватив талию ногами, поцеловал. Осторожно, как первые рассветные лучи, впервые коснувшиеся только-только распустившего свои лепестки цветка, Лихорис ответил мне. Смело скользнул языком в мой рот и, понежив мой язык и нёбо, убедился, что я не против. Пальцами он ласково скользнул от моих плеч вниз, к чувствительному месту между крыльями, нежа это чувствительное местечко, заставляя меня оторваться от своих губ с прерывистым вздохом. Наши узы были натянуты, как гитарные струны. И Лих слушал мои ощущения от своих ласк, как слушает умелый гитарист мелодию своей гитары, перебирая ее струны.
Мы опустились на траву возле какого-то дерева, и я оказался сидящим на коленях любимого, все так же обхватывая его талию. Уверенно касался влажными от поцелуя губами бледной шеи, с удовольствием замечая приятную волну по узам. Мои руки быстро и невесомо задвигались по мощной груди, ритмично опадающей и поднимающейся от участившегося дыхания, расстегивая пуговицы на черной рубашке. Пытаясь передать свою нежность и желание к вампиру, я скользил пальцами и губами по широким плечам, с которых спала ткань рубашки, по гнутым ключицам, где пульсировала тонкая кровеносная жилка, разгоняемая сильным и взволнованным сердцем. Ощупывал, как слепец, стремясь сохранить и запомнить в памяти каждый сантиметр этого прекрасного тела.