— Наверное, нет, — печально согласилась Клара. — Но то,
— Просто находиться там вдвоем, — повторила Гарриет, внимательно глядя на нее. — Почему ты разозлилась, Клара? Потому что он продолжал тебе лгать, когда в этом уже не было необходимости? Или потому что это ранило твои чувства?
— Ранило чувства? — Клара непонимающе посмотрела на подругу. Ей захотелось прикрыть руками лицо, словно защищаясь. Она знала, что Гарриет собиралась сказать, но не хотела этого слышать.
— Потому что, произнося эти слова, он на самом деле так не думал, — пояснила Гарриет. Тебя ранило то, что он не любил тебя, в то время как говорил, что любит?
Клара медленно выдохнула.
— Я выходила за него замуж не по любви, — сказала она. — Ты знаешь это, Гарриет. Я получила все, чего я хотела от брака. Респектабельность и … еще раз респектабельность.
Однако, когда она оставалась одна, то продолжала плакать. И никак не могла остановиться, так же как не могла заставить себя собраться и продолжать ту жизнь, которая была ей так хорошо знакома. Жизнь, которую на краткий миг осветило волшебство. В конце концов, она знала, что медовый месяц не мог длиться вечно. Она вообще не ожидала, что у нее будет медовый месяц, когда давала согласие на брак. Столь многого она даже не ждала.
Она во всем винила себя. Потому что, даже если его слова и были лживы, к ней самой он хорошо относился. И жизнь на протяжении тех двух недель стала почти невыносимо насыщенной. Ей стало необходимо слышать звук его голоса, его смех, видеть его глаза. Она жаждала ощущать ночью прикосновения его тела и тепло его губ на ее собственных губах.
Она унизила его и знала это. Ее гнев заставил ее наброситься на него и причинить ему боль, такую же, какую испытывала она сама. Да, Гарриет была права, подумала Клара с долей отчаяния. Ее ранили его лживые слова. И поэтому она тоже причинила ему боль. Она не только сказала, что знает правду, но и специально упомянула о его долгах, спросив, достаточно ли было ее приданого, чтобы их оплатить.
Как она могла так с ним поступить?! Она увидела стыд в его глазах, а затем — отчуждение. На его лице застыла ничего не выражающая, непроницаемая маска, которая сохранялась на протяжении всего оставшегося дня и которая все еще оставалась после завтрака на следующее утро, когда он заявил о своем отъезде. После того, что она ему сказала, он не называл ее больше по имени или одним из тех ласковых словечек, которые использовал в предыдущие две недели. Он обращался к ней формально: «мадам». Он не спал с ней в последнюю ночь, которую провел дома, хотя она пролежала с открытыми глазами в течение большей ее части, ожидая его и зная, что он не придет.
Клара плакала о том, что она с ним сделала, и о том, что случилось с нею. Потому что, конечно же, было глупо думать, что она может выйти замуж за мужчину ради его красоты, силы и мужественности и удовольствоваться только этими вещами. Она была столь же нечестна сама с собой, как и Фредди с нею. Ей, конечно же, следовало бы знать, что она неспособна обладать и наслаждаться всем этим, не желая при этом большего.
Она хотела большего. Она хотела Фредди. Нет, возможно, не для того, чтобы любить. Они были слишком разными, чтобы когда-нибудь полюбить друг друга. Но в те краткие дни их брака что-то было между ними. Было. Она была уверена в этом. Какое-то подобие дружбы. Даже более того. Какая-то нежность.
Да, нежность, даже если и не любовь. Это было. И все могло бы остаться по-прежнему, если бы она не была столь неописуемо глупа и не отказалась от всего этого под влиянием момента.
Через неделю от Фредди пришло письмо — короткая, официальная записка, которую она открыла дрожащими пальцами и взволнованно пробежала глазами под мрачным взглядом Гарриет.
Он надеялся, что она находится в добром здравии. Он намеревался остаться в городе еще на некоторое время. У него были дела, которые его там задерживали. Она сделала паузу на втором (и последнем) абзаце и перечитала его дважды.
— Через день или два сюда доставят открытое четырехместное ландо, — сказала она Гарриет. — Я должна выезжать в нем каждый день, если позволит погода. Я должна просить тебя каждый день вывозить меня на террасу, если не будет дождя. Каждый день я должна не менее получаса находиться на свежем воздухе и солнце.
— Что ж, это, по крайней мере, разумно, — неохотно сказала Гарриет. — При всем должном уважении, Клара, я всегда считала, что твой отец чрезмерно оберегал тебя и, возможно, этим самым еще сильнее подорвал твое здоровье вместо того, чтобы его защитить. Ты собираешься последовать совету мистера Салливана?