Танцующая для дракона. Небо на двоих

Это была правда, я чувствовала ее, как могла бы чувствовать силу своих слов. Но от этого она была еще более ужасна, потому что говорил он, а чувствовала я.

– Я не знал, вернешься ли ты вообще. Мне оставалось лишь верить, что свобода, которую ты так хотела, не окажется в твоем сердце сильнее меня. – Накидка скользнула между нами и упала к моим ногам.

Я никогда не чувствовала ничего подобного.

Страсть – обжигающую, сводящую с ума – да. Исступленную нежность на грани – тоже. Но такого яростного, звериного, истинного отчаяния, втекающего в меня всего лишь через прикосновение сильных ладоней и низкий голос, – нет. Ни разу.

Ни разу я не чувствовала себя так… словно его боль рождалась во мне снова и снова.

– Я не мог тебя отпустить… но и держать при себе пленницей тоже больше не мог. Я хотел, чтобы ты вернулась ко мне сама. – Вслед за дыханием кожу обожгла кожа. Такая же раскаленная, как чешуя дракона. Царапнувшая скулу щетина заставила содрогнуться, как от самого жесткого и откровенного прикосновения.

– А если бы я не вернулась? – глухо спросила я. – Если бы я никогда не вернулась, Витхар?

Ладони на моих плечах сжались сильнее, а потом расслабились. Он развернул меня лицом к себе, и темный, как глубина ночи, взгляд ударил всей мощью пламени.

– Это стало бы моим вторым поражением. И последним.

– У тебя не было поражений, Витхар, – сказала я.

– Всего одно. До этого дня. – Он смотрел мне в глаза, по-прежнему сжимая мои плечи. – Та ночь, когда я не сумел спасти нашего сына.

Я не нашла в себе сил ответить, потому что не знала что. Вместо меня продолжал он:

– Ты потеряла сознание, Теарин. Я видел, как он несет тебя на руках. Я видел, как умирал наш ребенок, хотя я был рядом и пытался вернуть ему огонь, но у меня не хватило сил. Это был первый и единственный раз, когда у меня не хватило сил, и именно в ту ночь его сердце перестало биться.

Я по-прежнему молчала. У меня не хватало слов, а может быть, их просто не было.

Теперь замолчал и он, и это молчание разбивалось лишь шелестом волн, омывающих наши ноги. Наверное, так же мы могли молчать много лет назад, когда я пришла в себя. В память о нашем сыне. Так мы должны были молчать в то утро, в тот день или в тот вечер… я не помнила. Я вообще смутно помнила первые дни после своей потери, вот только сейчас сказала:

– Это был день, Витхар.

– Что?

– Когда я потеряла его… Это был день.

– Для меня это по-прежнему ночь. Самая темная ночь в моей жизни.

Я снова не смогла найти в себе силы ответить. Мне казалось, стоит мне задать один короткий вопрос, и вслед за ним обрушится шквал упреков. Или слезы – да, больше всего я боялась слез, этого проявления слабости, которое не хотела показывать никому. Поэтому я молчала, про себя отмеряя секунды.

Мгновение за мгновением.

Думая о том, что могло бы быть и чего уже никогда не будет.

Это всегда помогало: думать о том, чего уже никогда не будет. Оно словно проводило границу между реальностью и моими желаниями, в которых все происходит совсем иначе.

– Скажи что-нибудь, Теарин, – попросил он.

– Сказать – что?

Витхар не ответил.

Тишина, разделяющая нас, с каждой минутой все сильнее врезалась в сознание. Потом он наконец произнес:

– Я верил в то, что ты вернешься ко мне, – это прозвучало горько, – и ты вернулась. Совершенно иной.

– Скажешь, ты остался прежним? – Я повела плечами, сбрасывая его руки.

Потом снова повернулась к океану, стянула туфельки, которые окончательно промокли, и села на песок.

– Нет, – подтвердил он, садясь рядом, – не остался. Когда-то я верил, что все в мире подчиняется законам силы и старшинства. Что я смогу уберечь свою страну, себя и любую, кто будет рядом со мной.

Мне вспомнилось, как в детстве мы с отцом, мамой и Сарром выбирались из дворца, чтобы отдохнуть у реки. В Ильерре не так много песка, но есть один островок, где берег полностью песчаный, и вот там отец впервые научил нас строить красивые замки. Сарр был совсем крошечным, поэтому основная его задача заключалась в том, чтобы натаскать нам воды для глубокого рва. Он зачерпывал воду с помощью соусницы, которую мы брали на обед, и случайно уронил ее на самую высокую из башен. Башня развалилась на глазах, вода залила другие, и они «поплыли», а соусница вонзилась в центр красивого двора, который я разрисовывала острой палочкой минут пятнадцать.

– Ты все испортил! – крикнула я. – Смотри, что ты наделал!

В глазах брата отразился самый настоящий ужас, и заблестели слезы, но отец вскинул руку.

– Это всего лишь башня, – сказал он. – Всего лишь замок, который мы вместе сможем отстроить заново. Вместе, Теарин.

Он строго посмотрел на меня.

– Потому что мы семья и потому что только вместе мы можем исправить то, что разрушено.

Наши с Витхаром руки лежали на песке. Мы не касались друг друга пальцами, но между ними почти не было расстояния. Это «почти» разделяло нас сильнее, чем дорога от Аринты до Ильерры и семь лет.

– Расскажи мне о своих родителях, – попросила я.

– Кажется, я уже говорил, что мать была северянкой?