Танцующая на гребне волны

Мими. Не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я называла ее мамой. Она сидела в тени мирта, ее длинные светлые волосы были накручены на бигуди и прикрыты белым в красный горошек шарфом. Свои волосы я коротко стригла, сохраняя их естественный цвет – седину, чтобы не выглядеть глупо, как женщина за девяносто, все еще желающая казаться тридцатилетней. Бесполезно было говорить ей, что прошлого не воротишь.

Я закончила срезать цветы и выпрямилась. Поясница, как всегда после такой работы, ныла. Я уже знала, что скоро буду принимать обезболивающие таблетки и должна буду прилечь. Как долго я смогу еще держать этот сад? Мими, со своим артритом, устранилась уже много лет назад, что не мешало ей командовать мной, как будто это был ее сад. Да еще и в моем доме! Но обещание, данное мною когда-то, вынуждало меня ухаживать за садом, и я не собиралась нарушить слово.

Может быть, скоро и я буду сидеть в кресле в тени, но только мне будет некем командовать. Невестки у меня славные, но ни одна из них не разбирается в садоводстве. Они любят цветы и приятные запахи, но ни у одной из них нет настоятельной потребности уговаривать семена прорастать в плодородной земле или способности предсказать изменение погоды по виду листвы. И они, уж конечно, не ценят розы, потомки тех, что росли в саду бабушки Мими сто лет назад и сейчас занимают место у садовой решетки. Они словно держат сад в объятьях, как мать держит детей, как будто это возможно – оградить их от скоротечного времени.

– Это Ава, – отвечала я. – Я полагаю, она хотела сообщить мне, что прибыла благополучно.

Я чувствовала на своей спине ее обвиняющий взгляд.

– Ты должна была с ней проститься. А потом ты должна была позвонить ей первая, чтобы извиниться. Ты извинилась?

Я выдернула сорняк с такой силой, что осыпала грязью мои колокольчики. Наклонившись отряхнуть нежные цветы, я сказала:

– Как же я могу извиняться, когда я права? Она вышла замуж за чужака и переселилась практически на другой конец света.

Я съежилась еще до того, как Мими раздраженно фыркнула.

– Сент-Саймонс – едва ли конец света, Глория. Это всего лишь другой конец штата, и туда можно доехать за семь часов. И Мэтью Фразье отнюдь не чужак, как тебе отлично известно.

– Мы были знакомы с его родителями, только и всего… Что я знаю о Мэтью? Когда мы уехали, он был маленький мальчик. И не думаю, чтобы я с тех пор его видела…

Клочковатые сорняки пробивались из темной земли, как волосы у лысеющего мужчины, и незабудки следовало бы прополоть. Ава бы знала, как это делается! Приезжая домой, она первым делом всегда неслась в сад. Но мои невестки могут лишь выполнять указания. И надевают перчатки, боясь запачкать руки. А вот мы с Авой знаем, что, погружая руки в землю, мы держим в них прошлое и настоящее, понимая, что загнивающие растения питали почву для будущих ростков. Как так вышло, что все четверо моих сыновей женились на женщинах, столь на меня не похожих? Мне очень трудно это понять… Ава и я, конечно, тоже не во всем совпадаем, но наша любовь к плодородной почве скрывает наши различия, так же как верхний слой почвы скрывает сорняки. Ава предпочитает цветам полезные растения – овощи, съедобные травы. Но это, как мне кажется, из чистого противоречия, чтобы противопоставить себя мне. Но это не имеет значения; Ава может вырастить траву и на голой скале.

– Ты должна к ней поехать. Помочь Аве устроиться в новом доме, – настаивала мать.

Мими – что та собака, грызущая кость. Она грызла и грызла тему, как собака глодает кость, пока на ней ничего не останется, что можно положить на язык.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. Я нужна здесь Генри, плюс на мне дом и дети Дэвида, и все мои комитеты. Если б она хотела, чтобы я помогла ей устроиться, она должна была остаться здесь, в Антиохе.

– Ты знаешь, тебе следует ей рассказать…

На этот раз она зашла слишком далеко. Я уронила корзину и подошла к ней.

– Ты же знаешь, я не могу этого сделать! Так давно это все было! – Были и другие причины, но как можно выразить словами страх и силу материнских объятий?

Ветер развевал ее белый в красный горошек шарф. По контрасту с серьезным выражением лица Мими он смотрелся довольно нелепо.

– Я имела в виду, тебе следует ей сказать, что ты ее любишь.

Я молчала и просто смотрела в ее глаза, не в состоянии сосчитать, сколько раз она говорила мне, что она меня любит.

– Она знает, – сказала я, нагибаясь к корзине и рассыпавшимся из нее по зеленой траве цветам. Цветы на зеленом были как пролитая лилово-красная краска.

Ава

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Апрель 2011

Я стояла в гостиной, разглядывая рисунок в рамке под стеклом, висевший между двумя окнами. Крыша веранды бросала большую тень, но послеполуденное солнце проникало сквозь шторы и высвечивало пылинки, парящие в воздухе и совсем незаметные, если они не попадают в луч света.